Десять кругов ада
Шрифт:
ВОЛЯ. ДОСТОЕВСКИЙ
Только вот за демократию эту пришлось отвечать Медведеву на полную катушку. И был он вызван к приехавшему отдохнувшему в Москве похмельному подполковнику, и вдул Мамочке за самоуправство его лучший дружочек Львов.
И за мягкотелость Блаженного, и за излишнюю любовь к зэкам, и за дурную манеру видеть в них людей... за все получил майор Медведев в тот вечерок. Пытался Василий Иванович возразить, что было это единственно верным решением в тот злополучный день, когда Зона полыхала яростью к ним, но... разве сейчас докажешь,
– Ты, Василий Иванович, Чапаевым должен быть, - негодовал Львов, - а тебя зэки Мамочкой и Блаженным прозвали! Где это видано, чтобы в советской тюрьме советского офицера так охристоматить... Мать вашу за ногу! Нюни с зэками распустили.
Зачинщиков стали хватать по одному уже назавтра. Зэки поняли, что их обманули, но все еще верили - может быть... накажут, а потом все равно дадут им поблажки, и получится - за дело пострадали схваченные. Они, зэки, верили и ждали. Наполнили быстро изолятор замеченными вчера в дерзости, наиболее горластых заводили в одиночные камеры, делали "слоника" - надевали противогазы и перекрывали доступ воздуха.
Снятого с крана дуэлянта били до утра, пока не стал плакать вчерашний герой навзрыд.
Более всех лютовал капитан Волков. Только утром он вышел из изолятора после ночных пыток на свежий воздух. Правая ладонь у него была перебинтована платком, видать, поранился. В левой он, как всегда, держал свои любимые кожаные перчатки, в которых проводил экзекуцию. Любил он эти пытки, в них он отшлифовывал свои познания в карате. И если вдруг ему не удавалось в течение недели потренироваться в штрафном изоляторе, у него наступала ломка, как у наркомана, и он срочно бежал в каземат в поисках очередной жертвы. И судьба отомстила ему утром, когда он вышел из изолятора после ночных пыток на свежий воздух...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
С утра приехал воронок забирать на этап Аркашу Филина. Вывели его из изолятора. Злой он, побитый солдатиками. Но живой и веселый все равно - глаз лупастый нагло сверкает, щерится, по сторонам так глядит, будто снова хочет драпануть.
Видно - уходит из Зоны, заряженный ненавистью, желанием воли.
Но главное - непонятное большинству, страшное (для некоторых офицеров), дерзкое - началось, когда провели его к вахте, где уже ждал воронок - на суд да на этап Филина везти.
Тут вдруг обратился Аркаша зычным своим высоким голосом к стоящему поодаль, поигрывающему перчаточками капитану Волкову.
– Ну что, прощаться пришел, капитан...
– громко сказал он, засмеявшись.
Волков кивнул, пожал плечами - равнодушно.
– Плечиками, значит, пожимаешь!
– радостно выкрикнул Аркадий Филин, вор-рецидивист.
– Ничего не знаю, ничего не понимаю! А кто же обещал помощь мне свою? Не вы ли, Волк?!
Аркадия Филина несло.
– Чего ж мне было рисковать так, анашу, таблетки, наркотики твои продавал!
– зло выкрикнул Аркаша.
– Ты же обещал помочь! И плечиками, значит, пожимаешь...
– вздохнул тяжело.
– Но ты теперь
Капитан не терял самообладания, стараясь не встречаться глазами с разъяренным Аркашей, продолжал поигрывать перчаточками. Обернулся к вахте.
– Чего там с машиной для осужденного?
– спросил беспечно у офицера, что приехал забирать Аркашу.
– Да пусть ребята погреются...
– сказал на это дурак лейтенант, не понимая важности момента. Или просто заинтригован был происходящим...
Волков же не утратил самообладания, обернулся, наконец угрожающе посмотрел в глаза Филина.
– Продавал я дурь твою год, и говорил ты, помнишь, год этот за год свободы пойдет, скощу тебе? На химию, говорил, ты у меня пойдешь, без вариантов. Было?!
– орал Филин.
Волков смотрел на него не мигая.
Вышел с вахты Шакалов, глянул удивленно, ничего не понимая.
– Заткни его...
– бросил ему через плечо оперативник, и прапорщик, крякнув, пошел на Филина, вытаскивая из-за пояса полушубка дубинку.
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Вот это исповедь...
После такого офицеры пулю себе в лоб пускали... Не врет же Филин, и доказать все это можно. Что ж, вот и все, бывший капитан Волков...
Смотрю, стоит, хмурится он, ничего не говорит, растерялся.
– Деньги-то теперь как будешь делать, капитан? Увозят Аркашу!
– крикнул во весь голос Филин, видя, как к нему идет Шакалов, а следом отогревшиеся на вахте солдаты.
– Ничего, найдешь такую же суку верную, какой я тебе был!
В этот момент Шакалов и ударил Филина, и кровь хлестанула из пухлых Аркашиных губ, и он зашатался и прикрыл лицо.
Волков отвернулся, пошел по скрипучему снегу - прямой, решительный, непоколебимый.
– Неужто правда все это?
– До сих пор не верю, хотя знаю, правда...
– Неужто правда?
– передразнил меня Львов в своем кабинете.
– Ты странный человек, Василий Иванович... Да мало ли что может заключенный, который на этап да новый срок идет, накаркать на офицера. И на тебя он мог такое же брякнуть, и что - мне всему этому верить?
Я растерялся.
– Считаю, что заявление Филина должно быть детальным образом проверено.
– А я так не считаю... Не считаю! Заявление... мало ли кто наорал что-то... а ты сразу - заявление.
Еще больше я растерялся.
– Но если все это поклеп и провокация, чего же бояться, товарищ подполковник?
– повышаю голос.
– Взять да проверить сказанное осужденным.
– Ты хочешь, чтобы капитан внутренних войск оказался барыгой, который привозит в зону тонны анаши? Ты это хочешь услышать от зэка?
– Я хочу услышать правду!
– твержу свое я.
– А я не хочу такой правды!
– кричит Львов тогда.
– Понял?!
– А правда!
– кричу уже я.
– Она в том, что у меня есть основания подозревать капитана в связях с уголовным миром!