Десять кубинских историй. Лучшие рассказы кубинских писателей
Шрифт:
— Как-то мне сказали, что «Кармело» на Двадцать Третьей — это очень приличное заведение, оно на большой улице, которая так и называется — Двадцать Третья.
А потом:
— Тебе понравится «Коппелия». Это огромное кафе-мороженое со множеством залов и лестницей в центре.
В ту ночь, когда зазвонил телефон, Мария Эухения ответила со свойственной ей уравновешенностью, и ей послышалось:
— Это я, Дарио. Приезжай в Гавану. Буду ждать тебя на вокзале в воскресенье.
Весь ужас вселенский обрушился на нее (так она тогда подумала). Она не сказала ему ни о своем интересе к определенным местам, ни о напитках, ни о мороженом, ни о фотографиях,
Впереди было еще шестнадцать часов, чтобы поговорить с ней, хотя она по-прежнему считала, что не стоит говорить ей, что человек, который ждет их в Гаване, — ее отец. Но иногда, например на перегоне между Какокуном и Лас-Тунас, она сомневалась в этом.
Ехать еще долго, это видно по веренице остановок на карте, которую она когда-то купила на всякий случай, и в голове у нее уже был план — о чем ей говорить с дочерью до прибытия в Гавану.
Когда доехали до Атуэя, она еще раз описала ей вкус ананасно-апельсинового мороженого в «Коппелии», которое отличается от ананас-гляссе легким привкусом апельсина, который придают ему на фабрике.
Проезд через Сибоней, Камагуэй и Флориду они посвятили главным улицам Гаваны. Девочка вспоминала детали, которые Мария Эухения уже подзабыла, и они веселились, путая Пасео-дель-Прадо с авенидой Президентов, величественную улицу Эле, на которой стоит «Яра», с Линией, где раньше ходили поезда, и так было, пока они не уснули.
Когда объявили остановку в Санта-Кларе, Мария Эухения проснулась и, хотя почувствовала, что в вагоне жарко, снова заснула с мыслью о счастье, которое ждет их обеих. Вагоны были битком набиты ребятами и девчонками, которые решили устроить себе в июле грандиозные каникулы в Гаване, ну, прямо как она с дочкой.
Уже в Лимонаре, как раз перед Матансас, они возобновили воображаемые прогулки, о которых так долго мечтали.
— Если идти по авениде Президентов, дойдем до «Кармело» на Двадцать Третьей. Снаружи там кафе, работает и за полночь, а внутри — настоящий ресторан, с кондиционированным воздухом и все такое.
— А внутри — не за полночь? — спросила девочка.
— Не думаю, но мы сами это увидим.
Только в Агуакате (в Матансасе не разговаривали, потому что девочка снова захотела спать и впала в обычное дорожное забытье) Мария Эухения вновь заметила, что слишком жарко. Не ей было жарко, а в поезде температура зашкаливала. На въезде в Гавану девочка была еще сонной, а после материнского встряхивания приподнялась, чтобы выглянуть в окно.
— Правда красиво, милая? — спрашивала Мария Эухения, не глядя на дочь, ища глазами Дарио. Того Дарио, которого помнила по той долгой и, чтобы сказать точней, давней ночи. Многих пассажиров сразу стало рвать, как только они сошли с поезда, странная обстановка создалась на вокзале. Многие дети, которые ехали из восточных и центральных провинций, совсем не просыпались, и их матери сначала удивлялись, а потом, испугавшись, стали просить помощи у вокзальных служащих, у других пассажиров и наконец завопили, взывая о помощи.
Мария Эухения оставила девочку сторожить чемоданы и со всей проворностью медсестры отделения реанимации занялась теми, которых никак не удавалось разбудить. Вокзальные врачи приняли ее помощь и, точно так же выбитые из колеи, делали вливания глюкозы, физиологического раствора
Они никогда не сталкивались со столькими неотложными случаями сразу. У некоторых больных не прекращалась рвота, а другие невнятно лепетали, что умирают, у всех был жар, все стонали. Плакали испуганные дети на руках у матерей и просились назад в родные места.
Вокзальные скамьи были превращены в носилки, остановили движение на прилегающих улицах и, не теряя времени на записывание имен и адресов, стали увозить больных на легковушках, владельцы которых приехали кого-то встречать.
В сумятице, среди людей, превратившихся в носильщиков, санитаров (невозможно определить, кто выполнял эту работу по долгу службы, а кто — добровольно), Мария Эухения как будто увидела Дарио. Как раз в тот момент, когда начальник вокзала заговорил из всех динамиков, что нужно сохранять спокойствие, что сюда уже едут машины «скорой помощи», что детей повезут в педиатрическую больницу… взрослые поедут в больницу Калисто Гарсия… пожалуйста, не забудьте свое удостоверение личности… вот, они уже приехали…
Мария Эухения в сутолоке и смятении забыла, где это ей показался Дарио. Побежала на угол, где она оставила девочку, и нашла только чемоданы. Расталкивая все препятствия на своем пути, она перепрыгивала через скамейки, еще остававшиеся на местах, не переставая выкрикивать имя дочери. Весь вселенский ужас обрушился на нее (так она снова подумала), и, не зная, у кого просить помощи, она двинулась к воротам, куда прибывали машины «скорой помощи».
Снова ей показалось, что она видит Дарио. Больше того, ей показалось, что Дарио смотрит на нее. Еще точнее, ей показалось, что ему кажется, что он видит ее, но в этот момент сирена первой машины уже оповестила всех, что машина отъезжает. Мария Эухения догадалась только попросить шофера позволить ей взглянуть, не там ли ее дочь, на носилках в глубине.
Традиционное деление педиатрической больницы на отделения — по болезням — пришлось нарушить. Когда были забиты все палаты, врачи и медсестры поставили кровати в коридорах, в вестибюлях, в лечебных кабинетах и везде, где только можно было поместить капельницы.
Мария Эухения узнала многих матерей, которые ехали с ней в поезде, и детей, которые, как и ее дочь, в первый раз приехали в этот сказочный город. Хотя сама она была совершенно подавлена, она пыталась ободрить других и, несмотря на забытье, в котором пребывала девочка, взяла на себя присмотр за капельницами в палате. Дежурная медсестра уже больше двух суток была на ногах и благодарила Марию Эухению за то, что сможет хоть немного посидеть на лестнице у подъезда. Мария Эухения всю ночь обходила койку за койкой, на которых лежали дети из разных провинций, даже из Гаваны. Поднимала дух матерей своею кажущейся бодростью, а за спинами у них вымаливала надежду у врачей, которые перебегали с места на место, не имея времени на объяснения, в безнадежной попытке спасти детей, которые впадали в кому и умирали за несколько минут.
Та медсестра, которая сидела на лестнице, и сказала ей. Девочку собирались забрать в реанимацию, потому что невозможно было остановить кровотечение, которое началось в том месте, где прокололи вену.
Мария Эухения попыталась вести себя как профессионал с многолетним опытом, с привычной уравновешенностью, с выдержкой самой требовательной в мире профессии, жестко, как подобает матери-одиночке, но вселенский ужас обрушился на нее (вот теперь уж точно), и она не дала унести свою дочь на носилках, как всех остальных.