Десять лет спустя
Шрифт:
Не на шутку распалившийся Федор налил себе полный стакан водки, никого не приглашая, выпил и налил опять. В эту минуту он пил водку, как пьет воду человек, которого мучит жажда.
Все молчали, причем Ульянов выглядел слегка удивленным. Выпив, Федор заговорил вновь.
— Они стращают вас Страшным судом, хотя сами, разумеется, в него не верят. Но Страшный суд — это не сказки! В тот день они сами в этом убедятся! Собственной шкурой почувствуют!
Осветилась узкая щель между полом и дверью спальни: Федор стучал могучими кулаками по столу и орал так, что разбудил трезвую, мирно
— Ты хорошо излагаешь, Федя, — сказал он, — но какое это имеет отношение к зимней охоте и рождественским празднествам?
— Никакого, — ответил Шаляпин. Он имел сейчас вид человека, который очень быстро куда-то бежал, а затем внезапно сменил направление на прямо противоположное и, естественно, потерял при этом скорость. После некоторой паузы он растерянно спросил: — но причем тут рождественские праздники?
— А при том, — ответил Ульянов, — что в свое время Бени вернется в Италию, но зачем это делать перед Рождеством?!
— Потому что мне здесь скучно, — вставил свое слово Бени.
— Осенью в Петербурге всегда скучновато, — заметил Федор. — Особенно поздней осенью. Зима в этом году задерживается, но она уже не за горами. Поначалу я неправильно понял Володю. Я думал, что он уговаривает вас остаться в России на постоянное место жительства. Против этого я возражал. Но провести в Питере рождественские каникулы — это совсем другое дело. Конечно же не стоит покидать Санкт-Петербург сейчас! Рождество и Новый год — главные зимние праздники, которые лучше всего встречать на севере, а вы как раз и находитесь в самой северной столице мира, — севернее не бывает! Вы замечательно встретите здесь Новый год, Бенито! Вдарят крещенские морозцы; бабы оденутся в шубки и начнут страстно выдыхать пар изо рта, требуя, чтобы их согрели; а мы будем целыми днями пить водку, играть в снежки и съезжать на санках с самых высоких в Европе ледяных гор. Верьте мне и особенно верьте Володьке, молодой человек. Володька порой слегка надоедлив со своими теориями, но по части отмечания праздников он незаменимый человек. Новый год в Санкт-Петербурге! Что может быть прекраснее?! «Мороз и солнце; день чудесный!..» Как там дальше, Володька?
Ульянов с пьяным чувством продекламировал:
Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный — Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры Навстречу северной Авроры, Звездою севера явись!
— Володька у нас мастак по части всяческой словесности! — добродушно прогремел Федор и дружески хлопнул Ульянова по спине с такой силой, что у менее крепкого, чем наш герой, человека, вероятно уже сломался бы позвоночник. — Друзья мои, давайте выпьем за Володьку по целому стаканчику водки!
… А потом пел Шаляпин. Пел щедро, много, выбирая то, что особенно любил Ульянов. Тут были и величавая, по-военному строгая баллада «В двенадцать часов по ночам…», и зловещий «Трепак» Мусоргского, и многое, многое другое. Если бы Крупская разбиралась в пении и узнала этот голос, разносившийся по всему дому, она непременно напустила бы на себя восторженный вид и выскочила бы в гостиную, а потом еще долго бы всем рассказывала, что принимала у себя «самого»
7 декабря 1905 года
В семь часов вечера великий князь Михаил Александрович Романов сидел за столом в уже знакомой нам гостиной князя Путятина и читал один из последних выпусков нелегальной газеты «Рабочее дело».
Вероятно, его царственный брат был бы весьма удивлен, если бы узнал, что Михаил, вместо того чтобы торчать в казарме вверенного ему кирасирского эскадрона, уютно сидит в теплой гостиной и читает большевистскую пропаганду. Справедливости ради отметим, что газету эту Михаил видел впервые и листал ее от нечего делать, коротая время в ожидании своего друга Сергея Николаевича Путятина.
Михаил уже подумывал, не выпить ли ему в одиночестве, но как только огромные стенные часы отбили семь ударов, на пороге гостиной появился Черный Князь. Вместо приветствия Сергей Николаевич совершенно бесстрастно произнес:
— Если наследник престола читает «Рабочее дело», значит дни Российской империи действительно сочтены.
— Ну, во-первых, я больше не наследник престола, — без особой грусти заметил Михаил.
— Потенциально вы все-таки наследник. А что во-вторых?
— А во-вторых, это ваша газета; я ее просматривал из чистого любопытства. Весьма опасная, кстати сказать, газетка! Интересно, куда смотрит мой брат?
— Она уже закрыта; третьего или четвертого дня.
— Я думаю, это Витте его надоумил, — предположил Михаил.
— Большевики сами закрыли газету, опасаясь преследований, — объяснил Путятин.
— Я всегда поражался вашей осведомленности, князь. Откуда вы все это знаете?
— Имею полезные связи, ваше высочество, или вернее сказать: располагаю ценными собутыльниками.
— Странно, — задумчиво произнес Михаил. — Мне всегда казалось, что ваш круг общения крайне узок.
— Узок, зато подобран со вкусом, — цинично ответил Путятин.
— Интересно, — печально спросил принц, — я, как брат императора, также являюсь полезным знакомым?
— Да нет, — усмехнулся Астролог. — Говоря откровенно, ваше высочество, пользы от вас немного. Просто я питаю к вам слабость.
— Благодарю вас, князь, и за любовь, и за откровенность.
Путятин поклонился.
— А кто же, позвольте полюбопытствовать, ваш самый ценный собутыльник? — спросил Михаил.
— Несомненно, начальник Петербургского охранного отделения.
— Как!? — удивился Михаил. — Вы близки с Барсукевичем?
— Благодаря ему, я и в курсе всех новостей.
— Неужели Барсукевич по пьянке выбалтывает вам свои секреты?
— Ну, это слишком сильно сказано. Просто есть немало вещей, которые генерал — неглупый, но не слишком усердный служака — не считает нужным от меня скрывать. Другими словами, он прекрасно понимает, что через меня до императора ничего не дойдет, а на пользу дела ему попросту наплевать… Или почти наплевать.
— Так это его общество вы вчера вечером предпочли моему? — беззлобно спросил Михаил.