Десять сталинских ударов

Бешанов Владимир Васильевич

Красная Армия, хотя и перенесла войну на «чужую территорию», по-прежнему воевала большой кровью, «важнейшей задачей командира» было выполнять приказ любой ценой, а «основного фактора» — проявлять массовый героизм: «До самого конца войны русские, не обращая внимания на потери, бросали пехоту в атаку почти в сомкнутых строях».

Потери ее в 1944 году составили, по неполным данным,

6,5 миллиона солдат и офицеров убитыми

и ранеными, то есть, как и в предыдущие годы, действующая армия была «израсходована» на 100 процентов. Из них почти полтора миллиона безвозвратно. Превосходя Третий Рейх по людским ресурсам в два с половиной раза, СССР начал призыв семнадцатилетних юношей одновременно с Германией. Потери вермахта на всех фронтах за этот же период составили 1,6 миллиона человек.

Немецкие призывники передавались в действующую армию после четырех— и шестимесячного обучения, которое они проходили в армии резерва. Причем они распределялись по вновь формируемым или восстанавливаемым дивизиям на Западе так, чтобы по возможности позже попасть на фронт. Советские бросались в бой с ходу, порой не успев переодеться и получить оружие. Первые два года войны огромные жертвы были принесены, чтобы избежать поражения, а в последние два — чтобы приблизить победу.

В операциях 1944 года сгорело 23 700 советских танков и самоходных установок — самый высокий показатель за всю войну. Вермахт потерял 11 860 боевых машин, но на Восточный фронт приходилось чуть больше половины танковых моторизованных дивизий (на 1 июня 26 из 48). Танкистов, не считая, бросали в прорывы и на неподавленную оборону, использовали для закрытия брешей в своем фронте и штурмов городов, отправляли в глубокие рейды без авиационного прикрытия и целыми армиями загоняли в болота. Вершимой советского «военного искусства» стало уничтожение двух танковых армий в Берлине, в скоропалительном штурме которого в общем-то и не было особой военной необходимости.

Официальные данные Российского Генерального штаба по потерям военно-воздушных сил просто приводят в изумление. В 1944 году потери в боевых самолетах составили 24 800 машин, тоже максимальные за войну. Но потрясает другое: из этого количества лишь 9700 погибли в боях, а 15 100 относятся к небоевым потерям. С одной стороны, советская военная приемка на заводах закрывала глаза на брак и на фронт нередко поступали самые настоящие «летающие гробы». С другой — уровень подготовки «сталинских соколов»,

особенно пополнения, по-прежнему оставался крайне низким. Бывший командующий 4-й воздушной армией маршал К.А. Вершинин вспоминает подготовку к Белорусской операции: «Из 1-й воздушной армии к нам прибыли три авиационные дивизии… Нам стало известно, что 309-я иад на 60% была укомплектована молодыми летчиками, прибывшими из школ. 22 человека из них закончили летную программу только на самолете По-2 и на боевом самолете не летали вовсе. Не лучше обстояло дело и в 233-й шад. В ее составе насчитывалось 32 молодых летчика. В обеих дивизиях личный состав имел длительный перерыв в боевых действиях».

Поэтому абсолютного господства в воздухе не удалось завоевать и в 1944 году.

Советские генералы и маршалы до последнего предпочитали кратчайшие пути и простейшие решения. Если имелось достаточно сил, как под Берлином, чтобы лезть напролом, придумыванием маневра голову себе не морочили. Собственно говоря, с осени 1944 года все советские операции — сплошной штурм «логова фашистского зверя». Исход стратегических операций советских войск всегда в конечном счете решало подавляющее превосходство в численности личного состава и количестве боевой техники.

Можно задним числом похваляться, что Красная Армия разгромила бы Германию и без второго фронта. Вот только неясно, если бы все 30 немецких танковых и 17 моторизованных дивизий и вся авиация Люфтваффе оказались на Висле и Дунае, с кем бы Жуков и Конев в 1945 году штурмовали Берлин, с пятнадцатилетними юнцами?

В заключение характерный штришок. В августе 1945 года Дуайт Эйзенхауэр по приглашению Сталина посетил Советский Союз. Маленькую американскую делегацию встречали с большой помпой, оказывали знаки внимания, было много встреч, приемов и тостов. Пили за каждого союзного руководителя, каждого маршала, каждого присутствовавшего генерала, адмирала и авиационного командующего, в общем за друг друга и себя любимых. Лишь один офицер сказал: «Я хочу произнести тост в честь самого важного русского человека во Второй мировой войне. Джентльмены, я предлагаю выпить вместе со мной за рядового солдата великой Красной Армии!» Случайно ли, что за русского солдата предложил выпить не Жуков, не советский маршал или генерал, а лейтенант американской армии?