Десять тысяч небес над тобой
Шрифт:
Вы подарили мне так много, больше, даже больше, чем я у вас украла. Мне не только нужно просить прощения за то, что я сделала с вашей жизнью, мне ещё нужно поблагодарить вас за самые прекрасные дни моей жизни.
За величайшую любовь, которую я чувствовала когда-либо, и даже за то, что вы ещё раз подарили мне эту любовь.
Я складываю письмо, и оно скользит в её альбом с рисунками. Она найдёт его, когда придёт время. Мои извинения, должно быть, для неё ничего не значат, но она определённо успокоится, узнав, что не сошла с ума. Сумрачные миры и всё, через что она прошла в
Я сворачиваюсь в постели клубком и выключаю свет. Даже несмотря на то, что внутри меня кипят эмоции, я достаточно устала для того, чтобы уснуть за секунду.
Но потом я чувствую что-то странное в животе. Оно появляется и исчезает за секунду, событие, которое легко забыть.
Я снова это чувствую, на этот раз ощущение более странное. Честно, это похоже на золотую рыбку, которая плавает внутри меня…
… и когда я осознаю правду, мои глаза широко открываются.
На следующее утро, после того как меня перестало тошнить, я отправляю записку управляющему отеля, говоря им что мне нужно вызвать Теодора Виллема Бека. Нет, его будет непросто найти, но чёрт побери, в этом измерении я — Великая Княжна Всея Руси. Что за смысл быть принцессой, если нельзя требовать невозможного время от времени?
Может быть, не такого уж невозможного. Или в отеле была информация о Тео или в Парижском Ритце очень самоотверженные сотрудники, но они довольно скоро сообщают, что он будет здесь к обеду.
Но до этого всё равно ещё несколько часов. Может быть я успею нарисовать портрет моей семьи дома в альбоме Великой Княжны и её пастелью. Она, наверное, захочет увидеть, как выглядит живая мама в моём измерении. Семейные позы требуют осторожности, если кто-нибудь когда-нибудь увидит это, то лучше бы чтобы царица и царский учитель не обнимались. Поэтому я сажаю нас на диван, мама и папа по краям, я рядом с мамой, Джози — с папой.
Прорабатывая подбородок Джози, я слышу стук в дверь. Должно быть, это Тео, хотя я немного удивлена, что служащие просто отправили его в Императорские покои.
— Войдите! — кричу я, вспоминая запись в ежедневнике, что-то насчёт новостей от кузины Карин…
Но мой посетитель — это совсем не тот, кого можно было ожидать.
У меня снова кружится голова, но на этот раз только от удивления, и может быть от радости.
— Владимир?
— Маргарита! — он пересекает комнату и подхватывает меня в объятия, его верблюжьего цвета пальто всё ещё холодное после улицы. — Ох, посмотри на себя. Ты хорошо себя чувствуешь?
— Мне лучше, гораздо лучше, честное слово, — почему я думала, что Владимир бросил свою сестру? Вместо этого он пересёк почти всю Европу, чтобы увидеть меня. Я отстраняюсь, чтобы снова на него посмотреть. В каком-то смысле это странно, видеть лицо мужчины, которое так напоминает мне мамино и моё. Но это Владимир, те же вьющиеся волосы, те же усы, та же открытая улыбка. Я скучала по нему больше, чем понимала сама.
— Лучше? — говорит он, но потом понижает голос. — Но ты всё ещё…
Его глаза указывают на мой живот.
Владимир знает. Он всё время знал. Конечно, он всё равно любил её, конечно, но всё
— Да.
— Тогда будем придерживаться плана, — Владимир отводит волосы с моего лба. — Я говорил с Карин. Она всё скроет, тебе не нужно в ней сомневаться, она за свои шестьдесят лет сохранила много тайн. У неё дом в датской деревне, и у неё всего несколько верных слуг. Я объясню Отцу, что ты всё ещё плохо себя чувствуешь, но скажу, что он был прав, считая, что терапия бесполезна. Когда я объясню ему, что тебе нужно провести несколько месяцев в деревне, на свежем воздухе, с семьей, он примет это.
Несколько месяцев. До конца сентября.
— А потом? Что будет потом?
Может быть, другая Маргарет уже понимает это. У меня нет причин спрашивать. Но мне нужно знать, что будет с ребёнком, которого я помогла создать.
— Карин докажет свою доброту и усыновит осиротевшего ребёнка. Наш новый маленький кузен, конечно, ты станешь его обожать за время, проведённое в Дании. Естественно, ты захочешь, чтобы ребёнок часто приезжал. Возможно, даже пригласишь на несколько лет в Россию, до тех пор, пока Карин не станет слишком стара и не захочет вернуться в Копенгаген.
Кузен. Гость. Я уже чувствую, что мне это не нравится, думаю, что этого недостаточно. Эта Маргарет, должно быть, чувствовала то же самое, если бы она отчаянно не хотела этого ребёнка, она бы не попросила Владимира найти решение.
Но это, вероятно, лучший выход в её мире. Гордость царской семьи будет сохранена. Царь не узнает о беременности. И ребёнок скоро будет жить с матерью. Великая Княжна поможет растить его, или её. Они будут любить друг друга, и когда-нибудь… когда-нибудь может быть она сможет рассказать ему правду о том, как он пришёл в этот мир.
Маленькому человечку внутри, думаю я. Твоя мама расскажет тебе о твоём папе. Она расскажет тебе, что он был лучшим человеком, которого она знала.
Владимир обнимает меня:
— Ты такая бледная. Ты собрала вещи? Тебе нужна помощь?
— Не собрала, — потому что представления не имела, что уезжаю. — И мне нужно кое с кем попрощаться прежде, чем мы уедем. Он будет здесь до полудня.
— Очень хорошо. Я позабочусь о твоих счетах. Конечно, тебе пришлось сделать покупки, чтобы убедить царя, что ты хорошо проводишь время в Париже, но, должен сказать, ты хорошо справилась, — он накрывает мой подбородок рукой, как должно быть делал, когда я была маленькой. — Прежде, чем я забуду это сказать, я очень скучал по тебе.
— Я тоже по тебе скучала.
К одиннадцати утра Владимир помог мне упаковать почти всё. Я сложила свою записку Великой Княжне в конце её альбома, рядом с портретом моей семьи, прежде, чем засунуть это в её чемодан. Владимир, между тем, качает головой над моей новой коллекцией шляп с широкими полями.
— Честно, Маргарита. Зачем тебе столько?
— Это единственная одежда, которая будет мне в пору в ближайшие несколько месяцев, — говорю я, и он смеётся.
Потом звонит консьерж и говорит мне, что в саду меня ждёт гость. Владимир выразительно смотрит на меня: