Десять
Шрифт:
— Скажешь тоже… — немного растерялась Юля.
Как ни странно, она забыла, когда последний раз ей делали комплименты посторонние мужчины. Круг общения Юлии Владимировны был не широк, люди, общающиеся с ней исключительно по делу, предпочитали не замечать внешних данных Юлии, а с другими она и забыла, когда виделась. Много работала. Слишком много.
— Юленька, в тебя был влюблен весь поток, решительно все, а ты никого не замечала кроме своего мужа-спортсмена. Слышал, он взял-таки золото. Мои поздравления! Как вы?
— Нормально. И он,
— Понимаю тебя. Я тоже совсем недавно развелся.
Они долго гуляли с Женей. Юле было легко, как-то на удивление спокойно. Их связывало много общих тем, давних знакомых, карьерных и личных стремлений. Перед дверью номера, когда Женя провожал Юлю поздним вечером, практически ночью, он деликатно сохранил дистанцию, поняв, что она опасается этого момента, лишь заметил:
— Думаю, мы еще встретимся, Юлия Владимировна.
Они действительно встретились, раньше, чем можно было предположить. На очередном общем собрании коллективу был представлен начальник по медицинской части Ермаков Евгений Павлович. Молодой, заслуживающий доверия специалист, кандидат медицинских наук.
— Как? — спросила Юля Евгения Павловича, оставшись на несколько минут наедине.
Они были одногодками, подобный карьерный взлет не мог не удивлять. Несмотря на то, что Евгений Павлович был едва ли не лучшим кардиологом города — для подобной должности в ретроградном медицинском сообществе он был бесконечно молод.
— Небольшие связи. — Только и ответило новое руководство Юлии Владимировны. Легонько приобнял за плечи, соблюдая дистанцию и отстраненный взгляд.
Взгляд, который пропадал, когда Юлия и Евгений оставались наедине, без свидетелей и вездесущий сплетников.
Он несколько раз приглашал Юлю в ресторан, на прогулку, театр, всегда получал вежливый отказ, но и ему, и Юлии было понятно, что согласие — всего лишь дело времени.
Юля терялась, блуждала в своем одиночестве, в остром понимании того, что человек, с которым она могла бы прожить всю жизнь, воспитывать общего ребенка, теперь бесконечно далеко от нее, и виной тому — она сама.
А человек, с которым она хотела бы быть рядом, возможно, пустить в свою жизнь, женат на другой. Счастливо женат, как ни больно признаваться самой себе.
Очередной разговор о разводе, поднятый Юрой, все расставлял по своим местам. Юля отказывалась менять что-либо в своей жизни, быть виновницей, разлучницей… Она не верила в счастливое будущее с ним, по-настоящему счастливой она могла быть лишь с Симоном, но его больше не было в её жизни. А Юра… Юра был, но всегда оставался чужим.
— Юль, я… — Он упорно поднимал вопрос о разводе, она морщилась, как от жужжания назойливого комара.
— Перестань ради бога, мы вдвоем, поцелуй меня. — Юля проводила ладонью по обнаженной мужской груди, впитывая необходимое тепло, воруя чужие минуты счастья.
— Тебя что-нибудь интересует, кроме секса? — Юра с улыбкой принимал ласки, отдавая
— Интересует, конечно. Только я скучаю и ты тоже. — Она нагло нырнула рукой в мужское белье. — Это очень заметно, — заявила она, обхватывая налитой член, закрывая глаза в первобытном, истинном удовольствии.
— И я скучаю, но можем мы, наконец, поговорить серьезно?! — отодвинулся Юра.
— Что ты хочешь? — Юля привстала, натянула, прикрыв грудь цветной простыней со сложным геометрическим рисунком, ярких насыщенных тонов, отчего кожа казалась бледной, почти прозрачной и невероятно бархатной на ощупь.
— Я хочу развестись.
— И зачем это тебе? — в сотый раз взбесилась Юля.
Развестись? Зачем? Сделать ещё одну женщину на Земле несчастной? Оставить ещё одного ребенка без ежедневного общения с отцом? Чтобы… что? Жениться на ней, Юле? Что это принесет им двоим? А их детям? Очередной виток неизбежных разочарований?
— Мне отвратительна мысль, что напыщенный индюк, этот Евгений Павлович, — «Павлович» Юра практически выплюнул, — подбивает к тебе клинья. Я не хочу делить тебя не с кем. Не могу делить.
— А я вот могу, уже много лет делю тебя. Смотрю, как ты просиживаешь часами в отделении, отслеживая состояние жены. Наблюдаю, как ты целуешь её. Представляю, как ты занимаешься с ней любовью, с такой невероятно тонкой, хрупкой, как стеклянная ваза. Я делю тебя много лет, и тебе придется!
Она злилась, обижалась, зная заранее, что это продлится до первого звонка, сообщения, вздоха. До пересеченных случайно взглядов, намека на поцелуй, до невозможного: «Пупс, люблю тебя, люблю, хрустальная!»
Юлия впустила в свою жизнь Евгения осторожно, едва приоткрыв дверцу, с тревогой глядя на него, как на мужчину. Он был галантен, хорошо воспитан и терпелив. Не настаивал на сближении, но твердо, хоть и ненавязчиво «гнул свою линию»
Постепенно ей становилось комфортно с Евгением, так, как, пожалуй, было только с Симоном. Не приходилось прятаться, стыдиться этих отношений, еще не перешедших на новый уровень.
Юля понимала, что не сможет вычеркнуть из своей жизни, и главное из сердца Юру. Каждая клетка в её теле, нейронная связь в головном мозге, нервное окончание в организме — всё было подчинено ему.
Не дойдя до дверей главного корпуса, она уже знала, если его нет на работе — это ощущалось, словно огромный многоэтажный пузырь из пустоты. Все её естество, каждый атом тянулся к нему, неважно, где и при каких обстоятельствах они встречались. На квартире для постыдных украденных встреч или общем коридоре больницы. Все, что хотела в такой момент Юля — прижаться и никогда не выпутываться из объятий, ставших родными.
На годовой юбилей с момента назначения в большой дом Евгения были приглашены все заведующие и ведущие специалисты областной больницы, среди которых была Юлия Владимировна и Юрий Борисович. Это была вечеринка с размахом, широкий жест руководства.