Десять

Романова Наталия

— Я спрашиваю, как давно? — повторил Симон.

— Четвертый год.

— Охуеть! — это был последний членораздельный звук, который услышала Юля.

Симон кричал, бил посуду, скидывал собственные кубки и награды на пол, с отчаянным грохотом лупил по стене за головой Юли. Казалось вот-вот, и он сорвется, ударит Юлю, размажет по той стене, где остались следы от его кулаков.

Бесконечный погром в доме, сердце, сознании. Раскаяние, желание валяться в ногах, уехать с мужем хоть во Францию, в благоустроенную жизнь, хоть в Сенегал. Забыть всё к чертям собачьим:

пациентов, родителей, Юру — этот пусть катится к жене, с которой усиленно делает ребёнка.

— Прости меня, прости, прости, — скулила Юля, просила, умоляла. Тихо-тихо, себе под нос, обхватив голову руками — так оставалась надежда, что она не взорвется, не лопнет от напряжения, — пока Симон разрушал их дом.

— Всё Юля, всё… Маленький, послушай меня, просто послушай, внимательно… — Он дернул Юлю за волосы, поднимая её лицо к своему, удерживая взгляд. — Мы уедем и всё забудем.

— Ты не забудешь, — возразила Юля.

«Алжирская кровь»…

— Я преодолею это, смогу. Ты красивая, очень красивая. Конечно, мужики ходят вокруг строем и поодиночке. Не устояла, так бывает, такое бывает… Бывает, я понимаю.

— Не понимаешь.

— Понимаю. Мы уедем, будем рядом друг с другом, ты займешься домом, Кимом, его адаптацией, своей. Всегда будем рядом, на глазах друг у друга. Мы не вернёмся в эту страну ещё долго, возможно, никогда. Ты забудешь этого мужчину. Мы сможем, преодолеем, просто херова ступенька оказалось высокой, я не был готов, маленький, — Симон уже улыбался, уверенный в победе. — Но и с этим мы справимся, победим. Ты моя, маленький. Ты — моя. Моя красивая жена. Никто там не будет знать, что ты кувыркалась ещё с кем-то. Ты будешь дома, на моих глазах и мы забудем… Это просто, простое условие.

— Слишком много условий, Симон, — пробормотала Юля.

— Не слишком, ровно столько, чтобы мы справились. Я справился. Тебя трахал чужой мужик, Юлька. Мою жену имел какой-то мужик. Он меня поимел, но ради тебя и Кима я переживу это.

— Слишком большая ступенька.

— Не слишком. — Симон начал не на шутку заводиться. — Десять минут тебе на раздумья. Завтра ты увольняешься, не отходишь от меня ни на шаг, пока мы здесь. Мы уезжаем из этого ада навсегда и забываем все, что произошло. Десять минут, — повторил он.

— Нет. — Юле не понадобились десять минут. — Я не уволюсь, не стану не отходить от тебя ни на шаг, и я точно не буду забираться на ненужную мне ступеньку. Я не уеду с тобой, я люблю тебя Симон, сильно люблю, но я не хочу выбирать между тобой и своей жизнью. Но если ты ставишь вопрос так, то мой выбор — ступенька, где я сейчас.

— Здесь? С этим мужиком?

— Здесь. С моей семьёй, моим домом, моей работой, моими пациентами. И да, с этим мужиком, для которого я не просто красивая, но ещё и умная, с щедрым сердцем и романтичная!

— Качественно он тебе мозги засрал…

— Возможно. Но ещё мне мозги засрали с рождения. Я не могу всю жизнь прыгать со ступеньки на ступеньку, я нашла своё место в жизни — оно здесь.

— Я отберу дом.

— Валяй.

— Я могу отнять сына.

— Хуй тебе.

Я дееспособная, работающая, без вредных привычек. Без моего позволения ты не сможешь даже взять Кима на каникулы, не то что отобрать.

— А ты выросла, маленький… — Симон посмотрел на Юлю с нескрываемой болью, отчего ее сердце, кажется, разлетелось на тысячи осколков, как две кружки — ее и Симона.

— Ты не должен был уезжать, Симон, не должен, я люблю тебя…

— Должен, Юля, должен.

Он тихо закрыл за собой дверь. Юля встала, убрала осколки — битому стеклу не место в доме, куда скоро приедет ребенок, приготовила курицу по-мексикански — нарезание маленькими, равными кусочками успокаивало лучше любой медитативной практики.

Брахими развелись. Дом остался Юле по доброй воле мужа, так же Симон взял на себя расходы по его содержанию, понимая, что с Юлиной зарплатой это будет непосильный груз, Киму же хорошо жилось в этом доме. Свежий воздух и новенький спортивный уголок — подарок папы, который временно жил в далекой Франции, а Ким, конечно же, будет приезжать к нему на каникулах — там есть самый настоящий Диснейленд!

По ночам Юля плакала в подушку, просыпалась с отекшим лицом, опухшими от слез глазами. Обвиняла себя, заодно — Юру, да и всё человечество за компанию, в собственной глупости. После признавалась себе, что именно она стала причиной их развода. Именно она изменила, нашла мужчину, живя счастливо с мужем, просыпаясь в его руках, от его щекотки, слыша на ночь «маленький», отдавая себя мужу, который не так и много просил взамен — лишь любовь. В момент серьезного выбора отказалась от него, предпочтя работу.

Как случилось, что любя мужа всем сердцем, она методично подвела существование к руинам семейной жизни — Юля не могла ответить, как не терзала себя ночами бестолковыми вопросами и еще более бесполезными ответами.

Утром же шла на работу весёлая, изображала доброжелательность и беспечность. Флиртовала с коллегами, всегда легко, ненавязчиво, чтобы любому было понятно — это просто флирт, не более.

Юля балансировала на грани спокойного существования, перестала улыбаться, механически выполняла работу по дому, занималась с Кимом, общалась с Симоном по телефону по поводу воспитания сына.

Она тщательно следила за собой, своим питанием, весом, до изнеможения тренировалась в спортзале. Делала всё возможное, чтобы к вечеру, наткнувшись на бутылку вина, не открыть её в попытках утопить свою неустроенность, неудачливость, глупость в хрустальных фужерах.

Сейчас она знала, что никто не приедет к ней в ночи, не станет откачивать её, пьяную, рыдающую, заниматься с ней любовью, пока она плачет по своему мужу.

Общий гул коллег перед конференцией проходил белым шумом на фоне собственных невеселых мыслей. Юля не сразу поняла, что уже стоит в кругу женщин-коллег, которые щебетали, хвастаясь новым маникюром. Новенькая медсестра делала его недорого и качественно. Юля тоже пользовалась её услугами, ногти у неё были короткие, рисунки всегда детские — так малыши отвлекались во время обхода.