Десятый самозванец
Шрифт:
— Ну а зачем тебе грамотка-то? — удивился Тимофей.
— Воеводе-то нашему вы что говорить будете? — поинтересовался стрелец и, вроде бы поясняя, заметил: — Воевода-то у нас дюже строгий! Время-то такое — хоть и мирное, да Польша-то вот она, рядышком… К словам-то он, воевода-то наш, недоверчивый. Ну а мне интересно, почему приказной да со стрелецкой саблей ездит?
«Ох, дурак я, дурак! — спохватился Тимоха. — Надо было саблю-то в конюшне оставить!» Обычно он прятал ножны с клинком под широкую епанчу, купленную как раз для этого, а тут на тебе!
— Так вроде бы не возбраняется, — заступился Костка.
— Так а я что? — заулыбался стрелец. — Разве же что-то супротив сказал? Не, мужики, мне не жалко. Хошь саблю, хошь пистолю, хошь фузею на себя вешай! Да на здоровье! Только непонятно мне, почему ж сабля-то — стрелецкая?!
— Ну а на ней ведь не написано, стрелецкая она там али казацкая. А может, боярская! — удивленно посмотрел Тимофей.
— Ну, парень! — хмыкнул стрелец. — Да ты уж совсем… Я ведь не спрашиваю тебя, чем розыскной лист из Разбойного приказа от бумажки приказа Новой четверти отличается, так?
— Ну, есть отличия, — начал рассуждать Тимофей, прикидываясь дурачком, а сам же лихорадочно думал: «Не иначе розыскной лист на меня стрелец видел! Беда!» — И писаря другие, печати там…
— Вот-вот, — еще раз хмыкнул стрелец. — Так саблю-то ты мне сам отдашь али — отобрать?
— Добром — не отдам! — твердо сказал Тимофей, взявшись за рукоятку. — Отцовская сабля… А батька мой, он, и верно, в стрельцах служил.
— А батьку-то твоего не Демидом ли звали? — спросил стрелец.
— Ну да, Демидом… — настороженно ответил Тимоха, не снимая руки с сабли, хотя и понимал, что супротив стрельца ему не выстоять и минуты. — Демид, сын Акундинов.
— И как батька-то? Жив? — поинтересовался стрелец и со смешком, как взрослый мужик смотрит на малыша, «вооруженного» деревянным мечом, посоветовал: — Ты, парнек, рукоятку-то отпусти. Ежели воевать с тобой захочу, так тебе сабля-то не поможет. Так управлюсь!
«А ведь управится, старый пень!» — с горечью понял Акундинов. Примерно таким же был и его отец Демид, что ходил супротив ляхов с самим Пожарским!
— Помер батька-то, — буркнул Тимофей, положив обе руки на столешницу. — После того как тати его покалечили, он года два промаялся. Болел шибко, а потом помер.
— Дела… — горестно протянул служивый, опуская голову. — Батьку, стало быть, тати искалечили, а сын его сам в тати подался? Деньги, дескать, из своего приказа упер. Было?
— В тати я не подавался, — криво усмехнулся Акундинов. — А что деньги из приказа спер, так надо было вон его выручать, — и кивнул на обомлевшего Конюхова. Правда, у того хватило ума промолчать.
— Это как? — заинтересовался стрелец.
— Да просто, — ответил Тимоха. — Вишь, друг-то мой выпить любит. А выпьет, так совсем дураком становится, и завсегда его на разные глупости тянет… А тут усадили в кабаке да пьяного в карты играть и заставили. Вот, проиграл он сто рублев, а где брать-то? Ну а кто ему, дураку, поможет, если не друзья? Так что вот моя сабля, бери…
Стрелец
— Верю. Демид-то, царствие ему небесное, мне жизнь спас. Ну, помянем…
Выпили. Потом стрелец посмотрел на мужиков и кивнул Конюхову:
— Ты бы шел, что ли, отсюда. Коней пока оседлай, которые в тутошней конюшне стоят.
Когда Конюхов, еще не успевший совсем опьянеть, ушел, стрелец сказал:
— В общем, я вас не видел. А грамотка розыскная из приказа Разбойного — она только вчера пришла, да ее, кроме меня, никто не видел. Там вот и сказано, что Тимофей Демидов, сын Акундинов, казенные деньги украл да в бега подался. Ну, приметы все обсказаны. У меня сердце защемило, как понял, что это Демида Акундинова сын…
Стрелец немного помолчал, а потом как-то нерешительно спросил:
— Может, вернуться тебе?
— Куда вернуться? — изумленно спросил Акундинов.
— Как куда? — озадаченно посмотрел стрелец. — В приказ, чай. За тобой же другой-то вины нет? Ну? А сто рублей казенных, что для друга украл, ты в казну обратно вернешь. Ежели сам вернешься да покаешься, то что тебе будет-то? Ну, в худшем случае неделю на хлебе да на воде подержат. Так что возвертай, парень, деньги, всего и делов!
— Так а где же я их возьму-то? — опешил Тимоха. — Ведь сто рублев — деньги большие!
— Ну, — вздохнул стрелец, — деньги, положим, я тебе дам. Я же как перст один на белом свете. Денежек поднакопил. Мне же оклад от государя — двадцать рублей в год положен, да хлебные, да винные, а это еще столько же. Да наградных каждый год по двадцать рублей. Куда мне их девать-то — солить, что ли? Дело какое открыть, так ни сноровки нет да и желания… А так все польза будет…
— Что-то я никак не пойму? — посмотрел Акундинов на стрельца. — Тебе-то, дядька, зачем это надо? Для какой корысти?
— Подвох ищешь?
— Ищу, — кивнул Тимофей. — Что-то я не помню, чтобы мне за просто так кто-то что-то делал.
— Правильно, — одобрительно буркнул старик, подтягивая чарку к себе. Усмотрев, что водки там больше нет, негромко крикнул: — Матюха, полштофа зеленого принеси!
К столу подбежал хозяин, притащивший не только просимое, но и извечные русские закуски — соленые огурчики и тертую редьку.
— Может, горячего? — вопросительно посмотрел Матюха на старика, но тот только отмахнулся.
— А ведь уважают тебя, — промолвил Тимофей, размышляя — а стоит ли спрашивать, как зовут стрельца? Тот, однако, назвался сам:
— Пирогов я, Микола. Можешь дядькой Миколой звать. Или, как народец тутошний, — дядькой Мыколой. А уважают потому, что я тут стрелецким головой служу. Еще бы не уважать, коли в городе-то ни татей, ни разбойников нет. А ведь после того, как от Польши-то к России городок перешел, — кого тут только не было! И разбойники, и конокрады! Про мелких татей так и вообще не говорю. Ну а теперь подчистую вывели!