Детектив Франции. Выпуск 1
Шрифт:
За ужином говорил, в сущности, один Луис. К счастью, он был, по обыкновению, так занят собой, что ничего не заметил. Матадор комментировал последние корриды, подчеркивал то, чем особенно гордился, анализировал ошибки и тут же рассказывал, каким образом намерен их исправлять. Луис восхищал и злил меня одновременно. Такая уверенность в себе успокаивала насчет будущих выступлений, но я сердился, что мой друг думает только о себе, ничуть не заботясь о судьбе бандерильеро, павшего рядом с ним. Все же за десертом Вальдерес наконец решил заняться другими, хотя чувствовалось, что он поступает так скорее из чувства долга, а не потому, что
— Ты был у Гарсии?
— Да.
— Досталось тебе, мой бедный друг… И как это восприняла Кармен?
До чего же он иногда действовал мне на нервы!
— А как ты думаешь? Плясала хоту [35], разумеется!
— Да что с тобой, Эстебан? — ошарашенно пробормотал Луис.
Тут до меня дошла вся глупость и несправедливость моего поведения.
— Прости Луис, просто я здорово вымотался. Кармен перенесла удар лучше, чем я думал. Хороший она человек. Страховка поможет осуществить мечту, которую они лелеяли вдвоем с Хорхе, — купить домик и растить там детишек.
Луис заметно успокоился, узнав, что вдова не предается безудержному отчаянию.
— Не понимаю, почему Гарсия принял удар, даже не попытавшись уклониться. Честно говоря, мне показалось, он вообще не замечал быка. Тут есть что–то совершенно необъяснимое.
Я был тренером и доверенным лицом Луиса, а потому не мог позволить ему слишком углубляться в этот вопрос.
— У Хорхе страшно болел желудок… Помнишь, Консепсьон даже пришлось готовить ему кофе?
Я сочинял, стремясь придать словам достоверность. Уже второй раз за день я лгал на ту же тему, только для того, чтобы утешить и успокоить. Мы всегда больше всего боимся правды. И все–таки я стыдился собственной лжи, а потому говорил не поднимая глаз.
— Кармен сказала, что ее муж давно страдал язвой желудка, но отказывался от лечения. А когда становилось невмоготу — принимал успокоительное. Должно быть, на сей раз он проглотил лишнюю таблетку, вот и не смог вовремя отреагировать.
— Хороший был парень…
Тем и кончилась заупокойная речь по Хорхе Гарсии, тореро из Чамартина. Но Луис снова вернулся к единственному занимавшему его сюжету — Луису Вальдересу.
Я попросил у хозяев дома позволения оставить их пораньше и ушел в свою комнату. Спать мне вовсе не хотелось, просто я испытывал настоятельное желание побыть одному. Луис утомлял меня. Тут уж ничего не поделаешь. Я не мог не сравнивать убогое жилье Гарсии и имение Вальдереса. А меж тем Хорхе почти не уступал Луису. Просто ему повезло меньше, чем Валенсийскому Чаровнику. Такое часто случается с бандерильеро. А впрочем, что ж! На свете всегда будут счастливчики и неудачники, те, кого любят, и те, кого не полюбят никогда, и мальчики, гибнущие на арене… Будь у меня под рукой какое–нибудь спиртное, я бы, наверное, напился. Решив лечь, я снял пиджак, и тут в дверь постучали. Я так удивился, что даже не сразу ответил: «Войдите!» В комнату вошла Консепсьон.
— Я еще никогда не видела Луиса в такой прекрасной форме. Он отправился прогуляться.
— И ты для этого поднялась ко мне, чтобы сообщить эту выдающуюся новость?
— Нет. Просто я хотела спросить, почему ты наврал Луису.
— Насчет чего?
— Насчет смерти Гарсии.
— А что ты об этом знаешь?
— Что его убили. В Сантандере я слышала часть твоего разговора с Марвином.
— И что с того?
— Почему ты не сказал Луису
— А ты не догадываешься? Кстати, тебе самой ничто не мешает пойти и все выложить мужу, как тогда в Памплоне. Это ему, несомненно, очень поможет отличиться в Валенсии!
— Кто же убийца?
— Как кто? Разве не ясно? Я! И как раз сегодня утром Марвин подробно излагал мне свои подозрения на этот счет. Это я убил своего друга Гарсию, как и я же оплатил грязную газетную кампанию против своего друга Луиса, как из ревности позволил убить Пакито! Удивляюсь только, почему я до сих пор не в тюрьме!
— Успокойся, Эстебан!
— Успокоиться? Клянусь Макареной, меня обвиняют в том, что я убиваю самых дорогих мне людей, а я должен хранить невозмутимость? Не могу больше! Весь мир против меня!
Мы, цыгане, привыкли молча сносить удары судьбы, но уж коли нервы сдают, наше отчаяние беспредельно. И я, вне себя от горя, кричал, обливаясь слезами:
— Да что я вам всем сделал? Почему вы все объединились против меня? Луис отнял у меня смысл жизни, и это его все жалеют! Ты думаешь, не с чего биться головой об стенку, когда слышишь от единственной женщины, которая для тебя значит все на этой земле, что ты лжец, а то и кое–что похуже? Я все потерял… Вы все у меня отняли…
Больше у меня ничего нет… Так оставьте же меня в покое… в покое… покое!
Консепсьон слушала молча, и лишь когда я, обессилев, рухнул на стул, проговорила:
— Эстебанито…
Но это был тот, прежний голос с берегов Гвадалквивира. А потом она выскользнула за дверь.
Глава пятая
Перед началом корриды в Валенсии, пожалуй, меньше всех волновался Луис. Рибальта, во время пасео стоявший справа от меня, пожевывая сигарету, беспрестанно бормотал:
— Господи, сделай так, чтобы он выступил хорошо… Пусть он выступит хорошо, Господи…
В конце концов я не выдержал.
— Прошу вас, дон Амадео, пожалуйста, помолчите немного!
— Но разве вы не понимаете, дон Эстебан, что я прозакладывал все свое состояние? Если дон Луис не удостоится здесь триумфа, я не верну даже тех денег, которые вложил в него с тех пор, как мы заключили соглашение!
— Никто вас не принуждал! Вы рами явились к нам!
Рибальта умолк, словно неожиданно сообразил, что винить некого и что он мог бы преспокойно по–прежнему заниматься экспортом–импортом. Но я тут же пожалел, что поддался дурному настроению, и, дружески похлопав дона Амадео по спине, постарался его успокоить.
— Не волнуйтесь. В последние дни Луис тренировался с особым рвением. Коли быки не выкинут какой–нибудь неожиданный фортель, выступление превратится в сольный концерт.
— Да услышит вас Бог, дон Эстебан! Тогда на следующей неделе я запрошу двойную цену. Нам ведь предстоит коррида Сан–Себастьян.
Я не мог удержаться от смеха — вот что значит деловой человек! Фелипе Марвин, стоя слева от меня, ни на секунду не отводил взгляда от нашей куадрильи. Кем бы ни был убийца Хорхе Гарсии, я не сомневался, что ему не уйти от дона Фелипе. Детектив принадлежал к тому редкому типу испанцев, которые умеют дисциплинировать себя и всю энергию направлять к определенной, цели. Я понимал, что для дона Фелипе убийца Гарсии — не просто преступник: заставив раскошелиться страховую фирму, он жестоко задел честь самого детектива. И тот не мог простить оскорбления.