Детектив Франции. Выпуск 7 (сборник)
Шрифт:
Шейла вскрикнула.
— Нет!… Его здесь нет!… Это ужасно… — голос ее дрожал. — Мистер Купер, прошу вас, заберите меня отсюда… Какой ужас… Я была в ванной, а он, оказывается, был рядом.
Купер бросился в ванную и рывком отодвинул пластиковую занавеску.
— Неужели вы не заметили ничего подозрительного? Он поднялся на этаж. Наверное, он спрятался где-то в отеле. Запритесь в номере и никуда ни шагу. Мы обыщем здание.
— Мне страшно… Очень, — всхлипнула Шейла.
— Думаю, вам нечего его бояться, — сказал Купер. — Потерпите… Скоро конец.
Шейла вздохнула:
— Ну прошу, не уходите.
— Не могу. Нельзя терять ни минуты, он может уйти.
Купер стоял рядом с Шейлой, и Дэн понял, что он обнял ее за плечи.
— Ну, ну, — тихо сказал Купер. — Я хочу вам кое-что сказать, это вас успокоит. Ваш муж не негр.
— Не негр? — прошептала Шейла. — Но… но тогда… он убил… не брата?
— Этот парень не был его братом, — сказал Купер. — Ваш муж убил типичного вымогателя. И потом потерял контроль над собой. Ему можно помочь выпутаться, если доказать, что он пошел на убийство под давлением обстоятельств.
Он на секунду замолчал.
— Это, как я понимаю, не должно помешать вашему разводу, — сказал он, — даже… упростит дело…
Он резко обернулся, услышав шорох у окна, и выхватил пистолет. Внизу, на улице, раздались крики. Купер ринулся к окну.
30
Я не должен был выдать себя. Когда полицейский вошел, я замер за шторами. Сделай он шаг ко мне, я был бы вынужден стрелять, а я не хотел в него стрелять. Я хотел одного: стоять за шторой и ждать.
Может быть, они меня не найдут. Я чувствовал, как была напугана Шейла. Наверное, она схватила полицейского за руку, она всегда хватала меня за руку, когда чего-то боялась. Как я хотел увидеть ее! Я отдал бы что угодно за то, чтобы ее видеть. Она была рядом, она была не одна, и я сдерживался, чтобы не отодвинуть штору. Тип, что с ней, — полицейский, и он ищет меня. Наверное, они уже оцепили отель. И все сначала. Теперь, куда бы ты ни шел, они будут догонять тебя, ловить, теперь ты как дикая кошка на дереве, Дэн.
Я не прислушивался к тому, что они говорили, я слышал только интонации голосов, но вдруг я услышал слова полицейского, и они вонзились мне в мозг, как раскаленные иглы. Он сказал, что я всегда был белым. И тут все померкло у меня перед глазами, и я наконец понял, что мне делать. Я так долго боялся их и столько лет лупил их по морде — до отвращения. А теперь я должен был поверить, почувствовать, что я такой же, как они. Я вспомнил, как в школе один парень, черный, мне ответил. Я гордился, что я белый, и спросил у него: «Что ты чувствуешь, когда ты черный?!» Помню, он удивился, потом смутился, потом испугался. У него на глазах навернулись слезы, и он сказал: «Ничего не чувствуешь, Дэн, сам знаешь», и я ударил его, раскроив ему губу, и он непонимающе глядел на меня. А потом я испугался, когда почувствовал, что со мной обращаются как с белым. Я трясся от страха, когда устраивался на работу в бар, но меня ни о чем не спросили. Потом я стал к этому понемногу привыкать, но не мог забыть своего страха. От черных — так говорили белые — пахнет, и я был горд, потому что от меня ничем не пахло. Хотя свой запах никто не чувствует. Меня приняли, потому что я был сильным, и я гордился, что я сильный, точно так же, как поначалу гордился тем, что я белый. Но появился Ричард — я вырос вместе с ним и верил, что он мой брат, — и я его убил. Я думал, что он мой брат, когда убил его. Шейла, конечно же, тоже так думала. Как я гордился, когда женился на Шейле, это была моя победа. И каждый раз, когда я брал ее, я был горд, и понемногу я стал белым, на это ушли годы, но стоило объявиться Ричарду, как я снова поверил, что я черный. И эти две шлюхи, Энн и Салли, я бы не стал импотентом, если бы не поверил, что во мне черная кровь и что я должен был убить Ричарда. И если бы я сообщил в полицию, они нашли бы документы и доказали, что я белый, и Ричард бы остался жив.
Я убил Ричарда ни за что. Его кости хрустнули у меня под рукой. И девчонку я убил одним ударом. И старик умер. Ни за что, глупо, должно быть, обгорел. И всех их я убил ни за что. И потерял Шейлу. Они окружили меня.
Он сказал, что что-то может упростить дело. Есть другие способы это дело упростить.
31
Дэн как будто проснулся. Не торопясь, прекрасно понимая, что он делает, он перелез через подоконник и изогнулся, чтобы протиснуться в приоткрытое окно. Далеко внизу он увидел горстку людей и испугался, что может упасть на них. Он
Репортер Макс Клейн успел сделать свой лучший в жизни снимок, прежде чем полиция увезла труп. Через несколько дней его напечатал «Лайф». Это был прекрасный снимок.
Поль АНДРЕОТТА
УБИЙСТВО В АДСКОЙ ДОЛИНЕ
Жизнь ничего не стоит, но ничего не стоит жизни.
Поразительно, что в нашем обществе ценность человеческой жизни обратно пропорциональна числу жертв, вызываемых катаклизмами. Начиная со 2 сентября 1939 г. на земном шаре постоянно идет война в той или иной его точке. Ежедневно погибают тысячи людей, в том числе женщин и детей: их изуродованные трупы представляют для нас только статистику и в конечном счете перестают нас интересовать. Наш интерес снова пробуждается на короткое время, когда мы узнаем об очередной авиа— или железнодорожной катастрофе. Газеты знакомят нас с именами и краткой биографией погибших. А если речь идет о катастрофе меньших масштабов, например о несчастном случае в горах, в результате которого погибают четыре или пять человек, то краткое изложение обстоятельств их смерти и комментарий к их жизни вряд ли займут наше внимание более чем на сорок восемь часов. Что же касается смерти отдельной личности, то здесь все обстоит по-иному.
Стоит только случайному прохожему обнаружить в кустарнике обугленный труп мужчины или женщины, как эта новость начинает будоражить всю страну. Начинается РАССЛЕДОВАНИЕ. В течение недель, месяцев, а иногда и лет о ходе следствия постоянно сообщается в газетах в разделе происшествий. На следствие тратятся баснословные суммы, мобилизуются профессиональные способности судей, полицейских, жандармов и журналистов. Нарушается нормальное течение жизни многих свидетелей. Следствие, как спрут, опутывает своими щупальцами все социальные слои общества, отдавая различных людей на съедение толпы, на удовлетворение ненасытного и садистского любопытства публики. Общественность требует, чтобы ее держали в курсе хода следствия, ничего от нее не утаивая. Если же гласность запаздывает, это вызывает волну недовольства и возмущения. Складывается впечатление, что современный человек, оставаясь безучастным к массовой смерти, не может примириться с исчезновением отдельного члена общества, будь он мошенником, бывшим каторжником или проституткой.
Смерть отдельного индивидуума, убитого на большой дороге или на войне, гораздо ближе и понятнее нам, потому что завтра, кто знает, этим индивидуумом может оказаться один из нас. Смерть подстерегает нас за каждым поворотом, и мы знаем, что если жизнь насыщена опасностями, то современный мир еще добавляет к ним жестокость неопределенности и глупость случайности. Напротив, мы исключаем из нашей возможной судьбы сведение счетов, убийство на почве ревности или с целью ограбления. Эта жертва, вызывающая в нас жажду мщения, нас никак не касается и не имеет с нами ничего общего. В таком случае чем же объяснить наш пыл и фанатизм? Или наше рудиментарное сознание требует свершения Правосудия, что характерно для каждого цивилизованного человека? Хотя массовые преступления тоже имеют своих виновников, их опознание интересует нас не больше, чем волнует постигшая их кара. Быть может, это любопытство сравнимо с любопытством читателя детективного романа, страстного любителя таинственных загадок, не дающих ему сомкнуть глаз до рассвета, до тех пор пока он не раскроет тайну. Или речь идет о неумеренной жажде скандала, о тайной надежде, что журналисты что-то не договаривают, что есть вещи, которые не принято публиковать в печати и само предвосхищение которых доставляет наслаждение для ума?
Однако, в то время как миллионы людей со сладострастным вожделением следят за ходом следствия, для некоторых оно представляет порой прямую угрозу их существованию. Невинные жертвы следствия и его ошибок легко отдаются на растерзание общественного мнения, склонного к бездоказательным подозрениям и скорым на руку обвинениям. А разве может быть иначе, если среди них обязательно скрывается истинно виновный, с опасением ожидающий со дня на день своего неминуемого разоблачения?
I
МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ