Детектив и политика
Шрифт:
— Разумно, — одобрил Маджон. — В чем вы и преуспели. Очень впечатлили моих ребят. Один сказал даже, что таких теперь больше не бывает.
— Похоже, он далеко пойдет.
Маджон выдержал долгую паузу. Затем улыбнулся, и в улыбке его проскользнула ирония.
— Кто же вы сейчас? Глэсп или Крисп?
— Глэсп, — резко ответил Хилари.
Маджон прошелся по комнате, разглядывая обстановку.
— До выхода на пенсию вы служили в британской разведке?
— Я не могу говорить о своем прошлом.
— Вот как?
— Разве
— Вы правы. Я не подумал об этом.
— Мне предписано все время об этом думать.
— То есть?
— Правительство весьма ревностно оберегает свои секреты и прежде всего держит в секрете то, что никаких секретов давно не осталось.
— Я, кажется, улавливаю отзвук недовольства в ваших словах.
— Всего лишь отзвук?
Снова наступило молчание.
— Вы владеете арабским.
— Арабским.
— Я знаю, — дружелюбно улыбнулся Маджон.
— Проверяли, знаю ли я?
— Вы служили в том регионе? В войну и после войны?
Молчание Хилари означало, что, по его мнению, подобные сведения подпадают под действие Закона об охране государственной тайны. Сев на стул, Маджон подал знак Ховэдэю. Тот протянул ему какой-то список. Маджон быстро пробежал список глазами.
На лице Хилари застыла бесстрастная маска.
— Вам говорит что-либо имя Фарука Хамзауи?
— …
— А имя Абдула Фархаза? Надеюсь, я правильно выговариваю?
— …
— Есть ли у вас друзья среди "Мучеников Семнадцатого Сентября"?
— …
— Знаете ли вы кого-нибудь в Девизе?
— …
— О чем вам разрешается говорить?
— Спросите премьер-министра. Я не хочу сделать неверный шаг. Это по нынешним временам опасно.
Маджон улыбнулся снова.
— Уважаю человека, знающего в своем деле толк. Вернее — знавшего в своем деле толк.
— Жаль, что не могу ответить на комплимент комплиментом.
— То есть?
— Подготовипись-то вы изрядно, не отрицаю. По-моему — так даже чересчур. Но — если позволите высказать замечание — полиции вряд ли стоит выкладывать все свои карты на стол сразу.
— А с чего вы взяли, что я выложил все свои карты? — очень тихо спросил Маджон.
В это время позвонили в дверь.
— Как по заказу, — заметил Маджон. — Жуть, да и только.
Ховэдэй молча кивнул.
— Откройте им, Ховэдэй, будьте любезны. Сдается мне, господину Глэспу открывать не хочется. Он может снова впасть в искушение стать полковником Криспом, тогда хлопот не оберешься.
Хилари подался к двери, но Ховэдэй опередил его.
— Что вы себе позволяете…
Ховэдэй впустил в квартиру господина Голдхилла.
— Это он! — вскрикнул Голдхилл.
— Кто — "он"? — спросил Маджон.
— Лайонелл Гуинн.
— Лайонелл Гуинн? — в деланном изумлении воскликнул Маджон. — Неужто тот самый Лайонелл Гуинн, что проживает по
— Он указал этот адрес? — спросил Голдхилл. — Я так, с ходу, не вспомню.
— Его это адрес, его. Адрес дома Лайонелла Гуинна. И гости в его доме живут: некто полковник Крисп, некто Хилари Глэсп и некий милый юный иностранный джентльмен, господин Ибрагим Шамади, — сказал Маджон.
— Похоже — араб, — заключил Голдхилл.
— Араб и есть.
— Господи, да здесь же все разнесли вдребезги! — воскликнул Голдхилл, лишь сейчас заметив выщербленные пулями стены. — Уж не здесь ли… О, боже! А кому принадлежат строения по этой стороне улицы?
— Моя квартира принадлежит мне, — сказал Хилари.
— Почему вы тогда указали адрес в Йовиле? Да и где это — Йовил? Он вообще существует? — спросил Голдхилл.
— Двоих следователей вполне достаточно для этого дела, господин Голдхилл, — остановил его Маджон. — И мне не хотелось бы смущать господина Глэспа далее, заставляя его думать, будто он подвергается перекрестному допросу. Я всего лишь просил вас заехать сюда сегодня в удобное для вас время, чтобы удостоверить личность господина… этого господина.
— Никаких сомнений: это — господин Гуинн, что я и готов засвидетельствовать в любом суде.
— О, в этом никакой необходимости не будет, — поспешил заверить его Маджон. — Этот господин ничего предосудительного не сделал.
— В таком случае — кто же тогда Глэсп? — удивился Голдхилл.
— Долго объяснять.
— Но на двери написано: "Глэсп".
— Естественно.
— Так Глэсп — Гуинн?
— И, несомненно, наоборот.
Голдхилл присвистнул, к чему явно питал склонность.
После затянувшейся паузы Маджон сумел наконец выпроводить Хэрри Голдхилла обратно в его контору.
Затем заговорил Хилари. Голос его звучал мягко и вопрошающе:
— Вы сказали, что ничего предосудительного я не сделал…
— Если мои предположения справедливы, то вы осуществили почти безупречную полицейскую операцию, постоянно балансируя на грани законного, как подобные операции и должны проводиться. Вы действовали более рискованно, чем могли бы себе позволить мы. Установленный распорядок не оставляет места воображению.
— Шеф даже говорил в ходе следствия, что представил бы к награде того, кто все это рассчитал и соорудил, — внезапно вставил Ховэдэй, намеренно демонстративно сбросив личину раболепного подчиненного.
— Я действительно так считаю, — подтвердил Маджон.
"Рассчитал и соорудил" — эти слова пришлись Хилари по вкусу. Они отражали все тончайшее мастерство, необходимое, чтобы создать нужную ситуацию; всю глубину познания человеческой натуры, требуемую, чтобы безошибочно подобрать наживку; умение дозировать информацию; всю отработанность движений в подобного рода корриде. Хилари охватили теплые чувства к этому человеку, вернее — к ним обоим.