Детектив на исходе века (Российский триллер. Игры капризной дамы)
Шрифт:
«Хочу!» — хотелось крикнуть отцу Никодиму, но пересохшая глотка издала лишь хриплый звук:
— Хру…
— Хотя нет, ты классовый враг.
И снова что-то протестующе всколыхнулось в душе батюшки, и он чуть было не заорал: нет…
— Слушай, — сказал военный, — а давай сделаем так: я тебя не буду расстреливать, живи на здоровье.
Такой оборот дела почему-то окончательно подкосил отца Никодима, и он едва не опустился на колени.
— Благодарю тебя, Господи… — сказал он.
— Ну-ну, — перебил его военный, не расслышавший слова «Господи», — не благодари: мне твоей благодарности
— Да, — тихо произнес отец Никодим.
— Так не отвечают.
— Да, — громче сказал батюшка.
— Вот это по-нашему, молодец, из тебя выйдет толк, я это понял еще когда увидел, как ты работаешь. По вторникам будешь приходить сюда, в избушку. Да в рясе не приходи, найди себе что-нибудь штатское. Ясно?
— Ясно.
— Будешь сообщать мне все, что творится в вашей епархии… Понял?
— Да.
— Кличку тебе дадим для начала… Ну, скажем, Иуда. — Тут военный деланно захохотал. — Но ты не переживай: будешь хорошо работать — что-нибудь поприличнее подберем… Это тебе будет стимулом. Понятно?
— Понятно.
— Да… на первый раз я тебя до города подвезу, чтобы матушка не беспокоилась, а там уж извини, брат-батюшка, будешь ходить сам, ничего не поделаешь — конспирация… Ну и последнее: не вздумай вилять, иначе вернемся к этой яме, она будет стоять не зарытая — это тоже тебе будет стимулом… А теперь в машину… Федя, едем…
На улице было плюс десять, светило солнце, набухали и готовились распуститься клейкие почки. Прогулка по свежему воздуху заставила Федю забыть обиду, которую нанес ему Надеин. Ну ладно, ну, поступил Серега неэтично по отношению к нему, бывает такое между друзьями. Бывает и не такое, чего уж там… Забыть надо об этом, как забывают о неловком движении или необдуманном поступке. Забыть, а помнить только то, что Серега — друг и не на словах, а на деле много раз помогал ему и выручал его…
Вместе с Серегой они прошли школу Высших курсов с их дисциплиной, работой с девяти до двадцати, кроссами, стрельбой, рукопашным боем, учебными задержаниями и расследованиями.
Объем незнакомой информации был огромен, как океан, и технарь Федя работал и день, и ночь, штудируя рекомендованную литературу и пробегая, как детективы, отчеты по наиболее громким делам КГБ.
Но как нельзя выпить океан, так нельзя освоить всего того, что «выработало до тебя человечество». Федя же не мог этого понять и стал захлебываться, и захлебнулся бы, как это не раз случалось до него с ребятами, считающими себя ответственными за весь мир. Потому что редкий поток не мог похвастаться тем, что кто-нибудь из его курсантов вдруг переставал спать по ночам и, в конце концов, начинал совершать поступки, выделяющие его из общего числа собратьев по оружию. Каждое поколение выпускников рассказывало одну и ту же историю, как свихнувшийся от учебы курсант шел к огромной картине, изображающей Дзержинского, и сапожной щеткой пытался довести до совершенства глянец на и без того блестящем сапоге Феликса Эдмундовича.
Психологи курсов не исследовали указанного феномена и не могут объяснить, почему все свихнувшиеся идут к этой картине с сапожной щеткой.
А знает это Федя потому, что в свое время ему вдруг захотелось проделать то же самое, но Серега Надеин понял это, сходил в город и притащил оттуда флакон заговоренной экстрасенсом воды. Уже по выпуске Федя узнал, что в город Серега не ходил, вода была из умывальника на их этаже, а целительная сила ее объяснялась тем, что Надеин подмешал туда пару таблеток тавегила.
Выпив «заговоренной» воды, Внучек проспал сутки и проснулся другим человеком. Серега после пробуждения написал ему девиз, который приколол кнопкой к тумбочке. «Нельзя объять необъятное», — было написано на том листке. Как ни странно, это подействовало, Федя остановился и увидел, что вокруг него очень мало тех, кто собирался бы, как он, положить голову на плаху учебы…
К концу курсов Федя совсем забыл о том, что чуть было не свихнулся, как почти забыл и тот полушизофренический сон, который снился ему в те сутки, когда он спал, запертый на ключ Серегой в комнате курсантского общежития.
В том сне сознание Феди, пробившись сквозь толщу десятилетий, оказалось в сороковых годах и поочередно выступало то в роли парня в восьмиклинке — стажера отдела НКВД, то в роли отца Никодима — приходского священника, то опера в военной форме и с кубарями на петлицах гимнастерки.
Что это было? Бред человека, находившегося на грани сумасшествия? Отражение мнения людей нашего времени о работе НКВД? Или картинки жизни людей прошлого, души которых не нашли успокоения и тревожат во снах живущих? Внучек не знал этого, но уже тогда он уловил некую закономерность прихода таких снов: они всегда служили предвестниками больших неприятностей.
Федя обошел несколько магазинов — мяса не было и в помине.
«Ни хрена себе вареники, — подумал он, — а я пообещал. Слабо знаете оперативную обстановку, Федор Степанович…»
Он заглянул в кооперативный. Там на прилавке в грязном окровавленном тазу лежали остатки говядины. Вид их был несъедобный, и скорее всего поэтому их никто не покупал.
Еще раз вспомнив о «варениках», Федя пошел в универмаг.
В торговом зале было шаром покати, но продавцов не убавилось. Четыре девицы, собравшись в отделе сувениров, обсуждали что-то, никаким боком к торговле не относящееся, между делом отмахиваясь от вопросов редких покупателей, как отмахиваются животные от не слишком назойливых мух.
Но на Федю девицы отреагировали моментально. Они разбежались по своим местам, а одна из них зашла в подсобку. И оттуда тут же вышла Наталья, вышла чуть смущенная. Федя рассказал ей о проблеме с мясом.
— Будь сделано, — сказала Наталья.
— По сходной цене, — сказал Федя, — Серега просил…
— По сходной, по сходной, — ответила Наталья, очень уж легко принимая поручение.
Натальино поведение объяснилось просто. За киоском, что был возле универмага, стоял единственный в городе «Мерседес». Но это почему-то не задело Федю так, как задевало раньше: ему казалось, что с приездом Сереги все изменится к лучшему…