Детектив США. Выпуск 11
Шрифт:
— А вы, оказывается, старше, чем я думал.
— Я рано вышла замуж. Слишком рано.
Женщина мне нравилась, и потом захотелось хоть раз в кои веки поговорить о чем-то, не имеющем отношения к убийствам. Но она вновь вернула разговор к надоевшей теме:
— Судя по последним прогнозам, Ник выкарабкается. Вопрос только, какие будут последствия.
— А что думает ваш муж?
— Ральф пока еще не может ничего сказать. Сейчас он совещается с нейрохирургом и невропатологом.
— Разве при отравлении снотворным делают операции
— Увы, у Ника не только отравление, но еще и сотрясение мозга. Он, должно быть, ударился затылком при падении.
— А может, его ударили?
— И это возможно. Кстати, как он попал в Сан-Диего?
— Не знаю.
— Муж говорил, что в больницу его привезли вы.
— Верно. Но в Сан-Диего я его не привозил.
— Где вы его нашли?
Я промолчал.
— Не хотите сказать?
— Совершенно верно. Родители Ника здесь? — не слишком ловко переменил я. тему.
— Мать дежурит около него. Отец скоро прибудет. Ему ни вы, ни я ничем помочь не можем.
Я встал:
— Мы могли бы пообедать.
— Где?
— В здешнем кафе, если не возражаете. Кормят тут прилично.
Она скорчила гримаску.
— Я по горло сыта больничными обедами.
— Я думал, может, вам не хочется заходить далеко, — фраза прозвучала двусмысленно: мы оба это заметили.
— Отчего бы и нет? — сказала она. — Ральф освободится не скоро. Почему бы нам не съездить в Ла-Джоллу?
— Вы там жили во время войны?
— От вас ничего не скроешь.
Я подал ей пальто; серо-голубая норка выгодно оттеняла седую прядь. В лифте она сказала:
— Ставлю одно условие: не спрашивайте меня о Нике и его семействе. На некоторые вопросы я не могу отвечать — так же как и вы, так что не стоит портить друг другу настроение.
— Я не собираюсь портить вам настроение, миссис Смизерэм.
— Меня зовут Мойра.
За обедом она рассказала, что родилась в Чикаго и окончила университетские курсы по психиатрии для работников социального обеспечения при мичиганской больнице. Там она познакомилась с Ральфом Смизерэмом, который заканчивал ординатуру по психиатрии. Потом его призвали во флот, он получил назначение в сан-диегский военно-морской госпиталь, и она переехала в Калифорнию вслед за ним.
— Мы жили здесь, в Ла-Джолле, в стареньком отеле. Отель был не из лучших, но мне он нравился. Я хочу после обеда сходить посмотреть, не снесли ли его.
— Мы можем сходить вместе.
— Я пошла на риск, вернувшись в эти края. Вы не можете даже представить, какая здесь была красота. Я в первый раз увидела океан. Когда на заре мы приходили в эту бухточку, я чувствовала себя Евой в раю. Такое тут было приволье, таким все казалось свежим и новым. Не то что здесь.
И она пренебрежительно обвела рукой зал: пошлый псевдогавайский интерьер, официантов в черных фраках, ретрансляторы, из которых лилась музыка, — обязательный гарнир к пятнадцатидолларовым бифштексам на двоих.
— Да,
— А вы помните Ла-Джоллу в сороковые годы?
— Помню и в тридцатые. Я тогда жил на Лонг-Бич. А сюда и в Сан-Онофре мы приезжали заниматься серфингом.
— Мы — это вы с женой?
— С приятелями, — сказал я, — жена серфингом не интересовалась.
— Прошедшее время?
— Доисторическое. Она развелась со мной в тех самых сороковых. Я ее не виню. Ей хотелось размеренной жизни и оседлого мужа, а не вечного странника.
Мойра выслушала меня молча и немного погодя сказала, обращаясь скорее к себе:
— Кажется, все бы отдала, чтобы развестись тогда, — и, посмотрев мне в глаза, спросила — Ну, а чего вы хотите?
— Вот этого.
— Вы имеете в виду — быть здесь, со мной? — Мне показалось, она набивается на комплимент, но потом я понял: она меня поддразнивала. — В качестве награды за труды всей жизни я не гожусь.
— Жизнь сама по себе награда, — парировал я. — Мне нравится вторгаться в жизнь людей, а потом расставаться с ними навсегда. Мне быстро наскучило бы жить в одном месте и постоянно видеть одни и те же лица.
— Но ведь не из-за этого же вы выбрали свою профессию. Я знаю людей вашего склада. Не отрицайте, вами движет тайная страсть к справедливости.
— Мной движет тайная страсть к милосердию, — сказал я. — Но жизнь устроена так, что от справедливости никому не уйти.
Склонившись ко мне, она сказала с тем женским ехидством, которым обычно маскируют интерес к собеседнику:
— Знаете, чем вы кончите? Состаритесь и превратитесь в дряхлую развалину. Ну, и как вы считаете, это будет справедливо?
— Я умру раньше. И не знаю, будет ли это справедливо, но милосердно, во всяком случае, будет.
— В вас ужасно много детского, вам это известно?
— Ужасно много.
— Неужели я вас не разозлила?
— Я злюсь, когда ко мне враждебны. А вы не враждебны. Напротив, вами руководит обычное в женщине желание нянчить мужчину. Вы, собственно, хотели сказать, что мне пора жениться, не то некому будет нянчить меня и лелеять мою одинокую старость.
— Ах, вы… — выпалила она, но, не договорив, расхохоталась.
Пообедав, мы оставили машину у ресторана и пошли по главной улице к морю. Прибой выл, то набегая на берег, то отступая, как морж, испугавшийся собственного рева.
Почти у самого берега мы повернули направо и, миновав недавно построенное многоэтажное административное здание, подошли к мотелю, стоявшему на углу следующего квартала. Мойра остановилась как вкопанная и долго смотрела на мотель.
— Мне казалось, это тот самый угол. Видно, я ошиблась. Никакого мотеля здесь тогда не было, — но тут ее осенило — Ну конечно, мы стоим на том же углу, верно? Просто наш отель снесли, а на его месте построили мотель, — сказала она горько, словно вместе со старым зданием ушла в небытие частичка ее прошлого.