Дети Ананси

Гейман Нил

— Он увлекался итальянской архитектурой?

— Да. Страстно.

— Я не знал.

Пожав плечами, миссис Хигглер отпила кофе. Открыв обложку, Толстый Чарли увидел имя отца, аккуратно выведенное на первой странице. И закрыл книгу.

— Я его по-настоящему и не знал.

— Его не так легко было понять, — сказала миссис Хигглер. — Я была знакома с ним… сколько? Почти шестьдесят лет? И я его не знала.

— Вы, наверное, познакомились, когда он был мальчиком.

Миссис Хигглер помедлила, как будто что-то вспоминала, потом очень тихо произнесла:

— Я

познакомилась с ним, когда была девочкой. Толстый Чарли счел, что пора сменить тему, поэтому указал на фотографию матери:

— У него тут мамина фотография.

Старуха с шумом отхлебнула кофе.

— Снимал на лодке, — сказала она. — Еще до твоего рождения. Были такие яхты, на которых можно пообедать, а потом тебя увозили мили на три, за пределы территориальных вод, и там по-крупному играли на деньги. Потом возвращались. Не знаю, ходят ли еще такие. Твоя мать говорила, что тогда она впервые попробовала стейк.

Толстый Чарли постарался представить себе, какими были родители до его рождения.

— Он всегда был представительным мужчиной, — задумчиво продолжала миссис Хигглер, точно прочла его мысли. — До самого конца. У него была такая улыбка, от которой девушке хотелось расправить плечи. И он всегда отлично одевался. Все дамы его любили.

Ответ Толстый Чарли знал еще до того, как задал вопрос:

— И вы?..

— Разве респектабельной вдове задают такие вопросы? — Она отпила кофе. Толстый Чарли ждал ответа. — Однажды я его поцеловала. Давно, давным-давно, до того, как он встретил твою мать. Он хорошо, так хорошо умел целоваться. Я надеялась, что он позвонит, снова поведет меня на танцы, а он пропал. Отсутствовал… сколько? Год? Два? А к тому времени, когда вернулся, я уже была замужем за мистером Хигглером, а он привез твою мать. Встретил ее на островах.

— Вы расстроились?

— Я была замужней женщиной. — Еще глоток кофе. — И к тому же его невозможно было ненавидеть. Даже по-настоящему на него сердиться. И то, как он на нее смотрел… Проклятие, если бы он хоть когда-нибудь посмотрел так на меня, я умерла бы счастливой. Знаешь, это ведь я была замужней подругой невесты на свадьбе твоей матери.

— Я не знал…

Теперь кондиционер начал с ревом выплевывать холодный воздух. Но от него все равно пахло мокрой псиной.

— Как по-вашему, они были счастливы? — спросил Толстый Чарли.

— Вначале. — Она подняла огромную кружку-термос, как будто собралась отпить еще, но передумала. — Вначале. Но даже она не смогла надолго удержать его при себе. У него было столько дел. Твой отец был очень занятым человеком.

Толстый Чарли попытался определить, шутит миссис Хигглер или нет, но так и не смог. Однако она не улыбнулась.

— Столько дел? Каких, например? Рыбачить с моста? Играть в домино на веранде? Ждать неизбежного изобретения караоке? Он не был занятым человеком. Сомневаюсь, что за все то время, что я его знал, он хотя бы день работал.

— Тебе не следует говорить так про отца.

— Но это же правда! Он был никчемным. Скверным мужем и скверным отцом.

— И что с того! — с

нажимом сказала миссис Хигглер. — Его нельзя судить по тем же меркам, что и обычного человека. Надо помнить, Толстый Чарли, твой отец был богом.

— Богом среди людей?

— Нет. Просто богом. — Она произнесла это совершенно буднично и так нормально, как если сказала бы: «у него был диабет» или просто «он был негром».

Толстому Чарли хотелось обратить все в шутку, но в глазах у миссис Хигглер он увидел нечто такое, что все остроты вылетели у него из головы. Поэтому он только негромко сказал:

— Он не был богом. Боги особенные. Мифические. Они творят чудеса и так далее.

— Верно, — согласилась миссис Хигглер. — Пока он был жив, мы бы тебе не сказали, но теперь, когда его нет, вреда от этого не будет.

— Он не был богом. Он был моим папой.

— Можно быть и тем, и другим, — пожала плечами старуха. — Такое случается.

Словно споришь с сумасшедшей, подумал про себя Чарли, а потом сообразил, что надо бы просто заткнуться, но его язык продолжал молоть сам по себе. Как раз сейчас он выдал:

— Да ладно вам! Ведь будь мой отец богом, у него были бы божественные силы.

— И были. Правда, он редко ими пользовался. Но он был старым. А как еще, по-твоему, ему удавалось не работать? Всякий раз, когда требовались деньги, он играл в лотерею или ехал в Холлендейл и там ставил на лошадиных или на собачьих бегах. Никогда не выигрывал помногу, чтобы не привлекать внимания. Ровно столько, чтобы перебиться.

Толстый Чарли никогда в жизни ничего не выигрывал. Вообще ничего. В различных офисных тотализаторах можно было смело рассчитывать, что его лошадь вообще не выйдет на старт или что его команду отправят в какой-нибудь доселе неслыханный дивизион на задворках цивилизованного спорта. Неудачи оставляли о себе неприятный осадок.

— Если мой отец был богом, а должен сказать, что я ни в коей мере с этим не согласен, то почему я не бог? Вы ведь пытаетесь сказать, что я сын бога, да?

— По всей очевидности.

— Тогда почему у меня не получается выигрывать на скачках или творить чудеса?

Она шмыгнула носом.

— Все хорошее досталось твоему брату.

Тут Толстый Чарли поймал себя на том, что улыбается. И вздохнул с облегчением. Значит, она все-таки шутит.

— Ага. Только ведь у меня нет брата, миссис Хигглер.

— Конечно, есть. Вон там вы с ним вместе сфотографированы.

Хотя он прекрасно знал, что увидит, Толстый Чарли все же перевел взгляд на фотографию. Старуха определенно помешалась. Стопроцентно.

— Миссис Хигглер, — как можно мягче сказал он, — это я… Просто я ребенком. На фотографии я стою возле зеркальной двери. Это я и мое отражение.

— Да, но еще это твой брат.

— У меня никогда не было брата.

— Конечно, был. И я по нему не скучаю. Из вас двоих ты всегда был хорошим. А от него, пока он жил здесь, были одни только беды. — И прежде чем Толстый Чарли успел хоть что-нибудь вставить, старуха добавила: — Он уехал, когда ты был совсем маленьким.