Дети Ангелов
Шрифт:
– Не надо, он больше не опасен.
Андрей потянул носом воздух и удивленно сказал:
– Не понял, он что, обосра… – и, вспомнив про Настю, прикусил язык.
А брезгливая Настя, зажав носик, вскрикнула:
– Фу, какая гадость! – и выбежала в коридор.
– Да, именно усрался! – радостно сообщил Сергей. – Считал себя демоном, а сам даже на мелкого беса не тянет. Одно слово, засранец!
– Кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? – спросил, настороженно оглядывая помещение, Степан, все еще готовый к бою.
– Обязательно
А случилось вот что. Увидев палец Сидорина, приближающийся к кнопке, Сергей понял, что время вокруг него если и не остановилось совсем, то сильно замедлило свой ход. Двигаться продолжали только он и Настя, остальные застыли в тех позах, в которых находились в момент остановки.
«Что это?» – беззвучно спросила Настя.
«У Господа день как век и век как день… – непонятно ответил отец. Так же, как и Настя, он произнес это, не открывая рта. – Надо спешить, долго мы так не продержимся».
Оба знали, что нужно делать. Настя мысленно обездвижила руку Сидорина, на тот случай, если отец не успеет, и время наберет обычный ход. А Жуковский прикрыл глаза и принялся изучать устройство управления, представляющее собой миниатюрный генератор, вырабатывающий нужную частоту. Излучение передавалось на большой генератор, расположенный в бункере, усиливалось и подавалось уже на антенны. Конечно, у Сергея не хватило бы знаний, чтобы понять весь сложный механизм, но он подчинялся интуиции и безошибочно перенастроил прибор по генетическому коду олигарха, обнаруженному в его же компьютере.
Потом он мысленно проник в бункер, и помешать проникновению не смогли ни метровой толщины железобетонная стена, ни слой свинца. В главном генераторе пришлось сделать всего одно незначительное переключение. Гораздо больше времени заняли манипуляции с беззащитным сейчас сознанием олигарха. Покончив с этим, Сергей переместился мыслью в Москву, мгновенно просканировал сознание Фотиева и, вздрогнув, открыл глаза.
«Все?» – спросила Настя. Ей приходилось нелегко, сгустившийся воздух был похож на кисель, и она начала задыхаться.
«Отпускай!» – скомандовал Жуковский, и оба они облегченно вздохнули, потому что время пришло в норму, люди вокруг зашевелились, и воздух живительной струей влился в легкие. Никто из присутствующих ничего не понял, потому что время замедляло ход только для Жуковского и Насти.
Старший лейтенант Крамаренко дежурил уже двенадцать часов подряд и проклинал все на свете. Проклинал начальника штаба, проклинал так некстати заболевшего лейтенанта Сивцова. Проклинал командование, придумавшее эту дурацкую, никому не нужную боевую готовность. Ну кто будет всерьез грозить чем-то нам, голоштанным, думал он, постоянно смаргивая, пытаясь проморгать воображаемый песок. Кому мы нужны? Кто станет подрывать нашу боеготовность, если мы делаем это
Крамаренко был зол на весь мир и решил, что сразу после сдачи дежурства напишет рапорт об увольнении из армии. Уж он-то, грамотный технарь, всегда найдет себе применение на гражданке.
Зуммер прозвучал так неожиданно, что старший лейтенант подскочил со стула и уронил с головы наушники. Кто-то послал в эфир тот сигнал, которого батальон ждал целый месяц. На настройку хватило нескольких секунд, и с антенн передатчиков сорвался фоновый сигнал огромной мощности, начисто забивающий вражеский голос. Крамаренко уже не думал об увольнении, наоборот, он представлял, какую награду получит за свои грамотные и умелые действия. Не исключено, думал он, что тут пахнет досрочным присвоением очередного звания…
Старец Даниил уже двадцать минут стоял на коленях перед образами и что-то тихо шептал, то и дело крестясь. Ровно в двенадцать часов он низко поклонился, почти достав лбом пола, поднялся с колен и радостно сказал:
– Ну, все, слава Господу нашему! Отвел беду! А с тебя, Каин, спросится за всех братьев, которых ты хотел убить за то, что не призрел Он на твои дары!
Виктор отлично понял, кого имел в виду старец.
21
Камаз Хасиева выехал из лагеря и взял направление к кольцевой дороге. Водяной сидел на пассажирском месте и косился на водителя. Он уже несколько раз ловил боковым зрением направленные на него взгляды чеченца, и они ему все больше не нравились. Поди, разберись, что на уме у этого дикаря? Водяной решил не искушать судьбу и начал действовать. Левой рукой он достал из бокового кармана пачку «Кэмэла», а правой, засунутой под полу куртки, сжал залитую свинцом резиновую дубинку.
– Будешь? – спросил он у Мусы, протягивая пачку.
– А что, давай, – согласился чеченец, но вместо того, чтобы взять сигарету, затормозил и сильно ударил ребром ладони в горло Водяному. Тот захрипел, схватился руками за шею и уткнулся лицом в колени. Муса остановил машину, завел руки не способного сопротивляться пассажира за спину и застегнул на них наручники. Ноги на всякий случай обмотал скотчем. Потом съехал с дороги на проселок, снова остановился и стал ждать, когда Водяной придет в себя. Муса знал, как ему сейчас больно, и радостно улыбался.
Наконец Водяной обрел способность почти членораздельно говорить и прохрипел:
– Ты что, мудак? Жить надоело? Или ты мент?
– Я тебе напомню, кто я такой. Помнишь Мусу Хасиева? Ты меня еще чеченом называл?
– Какой к хренам чечен? Руки освободи, сука!
Муса испытывал такое наслаждение, что не обращал внимания на ругательства, которыми осыпал его бывший сержант, хотя в другое время не спустил бы подобных оскорблений.
– Хасиев, из твоего взвода в учебке. Неужели забыл? – радостно спросил он.