Дети богов
Шрифт:
Неожиданно она улыбнулась. Личико ее оживилось.
– Вот мы, лисы-оборотни, по-твоему, откуда взялись?
– Из мамы-лисицы? – предположил я.
– Ха-ха, очень смешно. Наши предки были обычными лисами. Не могли разговаривать и жили от силы лет двадцать. А потом один хитрый лисовин подкопался под ограду сада. Дело было зимой, и он стал есть яблочную падалицу. Без витамина С зубы очень портятся. Вот он ел ее, и ел, и приводил свою семью, и другие семьи. И мы стали умными…
– Охренеть какими…
– Поумнее некоторых.
– Угу. А на той яблоне случайно
Лиса зашипела.
– Не хочешь слушать – я не буду рассказывать.
– Ладно, ладно. Извини. Неудачно пошутил.
Ли Чин слегка успокоилась, хотя ноздри ее все еще гневно раздувались. Нет, все же она была на редкость хорошенькой, особенно когда злилась. Я даже слегка позавидовал Нили – и тут же пожалел, что вспомнил. Надо же, сколько времени прошло, а все равно болит… Залечить, что ли, волшебной водичкой?
– Так вот, – продолжала лиса, – кроме деревьев, там еще есть источник. Если пить из него, будешь жить долго… вечно. И никакая болезнь тебя не тронет. Мы иногда пробираемся туда через подкоп и лакаем потихоньку…
– А почему «потихоньку»? Сторож с двустволкой гоняет?
Ли Чин поморщилась.
– Если бы с двустволкой. Здоровенный амбал с мечом. Когда я была маленькая, он меня однажды чуть…
И внезапно заткнулась. Недостаточно внезапно. Я задумчиво присвистнул:
– Так вот от каких охотников тебя Иамен спасал. То-то ты его возлюбила… Не просто спас, а еще и бессмертие обеспечил. Тебе. Или и твоим сородичам заодно?
Лисичка, гордо отвернувшись, промолчала. А мне неожиданно сделалось весело. Я живо представил себе Иамена, сражающегося с архангелом Михаилом за несовершеннолетнюю лисицу. Вот уж и вправду на стыке миров и верований…
– Он-то что в том саду делал? Финики воровал? Или трепался с господином Яхве за судьбы мира?
Лиса сказала звенящим от злобы голосом:
– Останови машину.
– Да не ерепенься ты…
– Останови.
– Хорошо. Остановлю. Ответь мне только сначала на один вопрос. Твой Иамен… он, случаем, не оборотень? Не превращается ли он, к примеру, в койота?
Ли Чин крутанулась на сиденье так резко, что бутылка с водой полетела на пол. Горящие глазищи уставились на меня.
– А ты откуда…
И, сообразив, что проговорилась, зажала рот руками.
Некоторое время мы ехали в молчании. Я пытался осмыслить то, что услышал. Ли Чин, кажется, пыталась отгрызть себе язык. Наконец она убрала руки и тихо произнесла:
– Он не оборотень.
– Да?
Опять меня пытались надурить. Хель, сколько ж можно?
– Не оборотень, значит? А как называется человек, превращающийся в зверя?
Ли Чин покусала костяшки пальцев. И ответила:
– Он называется человеком, превращающимся в зверя.
Тут лисичка цапнула себя от души, так что снова выступили капельки крови. Я молча отодрал ее кисть ото рта и вытер кровь платком – смочив его предварительно водой из бутыли. Маленькие ранки тут же исчезли. Другого я уже и не ожидал. Кажется, и вправду вода живая…
– Ты не знаешь его, – неожиданно выдала
– Ага, не знаю. Совершенно. Я его не…
Я мог бы сказать, как волок некроманта на спине через каменную пустыню. Или как держал его маленькую ладонь в своей руке, там, в весеннем предместье, на другом конце жизни… Мог, но не сказал. Вместо этого пожал плечами и ухмыльнулся.
– Не знаю. Он же у тебя святой. Махатма. Живой Будда. А мне все кажется – подлец и убийца.
Ли Чин по-прежнему сверлила меня глазами. Помолчав, неохотно, медленно произнесла:
– Он святой не потому, что творит направо и налево добрые дела. Это каждый дурак может, вот хоть ты. Он святой потому, что…
Тут она снова попыталась вгрызться в свои пальцы, но я ее удержал. Скорчившись на сиденье, Ли Чин затравленно уставилась на меня. И сказала:
– Мы, лисы, можем видеть внутрь. То, что у людей внутри.
Я пожал плечами.
– Я теперь тоже могу. И насмотрелся, поверь…
– Ничего ты не можешь! Глаз Всеотца покажет тебе лишь то, что ты способен представить. А то, что у Учителя внутри, представить нельзя.
А вот следующего признания я совсем не ожидал. Лиса еще больше съежилась и тихо прошептала:
– Там, в саду… Он держал меня на руках. У меня лапа была сломана, текла кровь, он хотел помочь – перевязать, наверное, или… И я заглянула. Одним глазком. И так испугалась, что укусила его за палец, вырвалась и убежала. И бежала, и бежала, пока не прибежала в монастырь Желтого Господина, и там семь лет пряталась… Потому что…. Потому что то, что я увидела, было самым страшным. И до сих пор самое страшное.
Вот так. Я от удивления отпустил ее руку, и она тут же снова впилась зубами в костяшки пальцев. Ну что за дурацкая привычка? Блох они, что ли, выкусывали…
– Что же там было такого страшного?
Паук, конечно, тварь неприятная – но вряд ли Ли Чин страдала арахнофобией, иначе откуда бы дружба с Оззи? Да и потом, таких ли еще паучар в себе таскают лучшие из сынов и дочерей человеческих…
Лиса отвернулась к окну, уставилась на разворачивающуюся за низким парапетом набережной тусклую ленту реки. И тихо сказала:
– У него нет души.
– Что?!
– Нет души, – повторила Ли Чин. – Он ребенок-мститель. Ему вырвали душу в ту же минуту, когда он родился. И превратили в оружие. Ты же видел его катану…
Сталь, разрезающая мифрил. Серебро, покрывающееся ржавчиной. Да, это я как раз видел…
– Если у Иамена нет души, – медленно проговорил я, – то что же есть?
Лисичка вновь крутанулась ко мне и, сузив глаза, выпалила:
– То, чего нет у тебя. Мозги. Разум. Логика.
Ах да. Что ж – я и не отрицаю, что на той веселой ярмарке, где раздавали задарма ум, честь и совесть, первого и последнего я явно недобрал. Да и со вторым как-то… Нет, нормально у меня со вторым, возразил себе я. Только с ним и нормально. Да, интересная получается картинка. Если Иамену достался ум, мне – честь, кому же отошла совесть? Я покосился на Ли Чин. Совестливая лиса… тот еще выбор. Нет, с чувством юмора у Господина Распределителя Благ явно что-то не в порядке.