Дети богов
Шрифт:
– Иамен, вы что, так и будете стоять? Поднимите хоть своих мертвецов, нас же сейчас размажут…
– Смотрите, Ингве!
Некромант уставился куда-то в воздух над лесной опушкой.
Я присмотрелся.
Над вполне реальной танковой бригадой и под вполне реальными вертушками плыли драккары и всадники – всадницы – на крылатых конях, валькирии… Нет, не плыли. Остановились. Задрожали, как рушащиеся вглубь солончаков миражи. Неизвестно откуда взявшийся порыв ветра ударил в призрачное воинство, ударил резко и яростно. Вихрь трепал их, как летящих с ранней кормежки ворон. Шторм зародился в верхних мирах, но быстро достиг и Митгарта. На танковую колонну набросился шквал. Затрещали и посыпались ветки,
– Это вы делаете?
Некромант покачал головой.
– Тогда кто?
– Не знаю. Может быть, вы. Или ваш меч.
Я не поверил, но расспрашивать дальше смысла не было – кто бы ни наслал этот шквал, нам он оказывал большую услугу. Холма ураган пока не коснулся, лишь слегка пригнуло верхушки травы. Прикрыв рукой глаза, я снова всмотрелся в балаган на опушке. Сначала мне казалось, что пляшущий над колонной смерч состоит в основном из клубов пыли. Присмотревшись, я понял, что это листья. Не зеленые листья реального леса, а сухая, буровато-желтая, осенняя листва. Корабли и колесницы, кони и всадники, крылатые создания и бескрылые – все распадалось, уносилось ветром, превращалось в поток листвы, неуклонно стремившийся к холму. В головном джипе заорали. Я прищурился. Выпрыгнувший было из машины Касьянов сделал несколько спотыкающихся, пятящихся шагов – и рассыпался листвяным ворохом. Я выматерился. Служивый в джипе, похоже, тоже выматерился, даванул на газ и рванул вдоль опушки, прочь от колонны, к видневшейся слева грунтовке. Это послужило сигналом. Взревели моторы. Часть грузовиков и танков пятилась назад, давя молодой ольшаник. Часть ломанулась за джипом. К нам не поспешил ни один.
– Слабонервные нынче вояки пошли, – ухмыльнулся я.
– Пасть закройте, Ингве. Оно сейчас доберется до нас.
И правда, будто с некоторым усилием, ураган вздернулся на холм. Ясень у нас за спинами застонал, затрещали тонкие ветки. Мне в лицо швырнуло целый ком сухих листьев. Я прикрыл глаза – и тут же в уши ударила странная, унылая музыка. В этой музыке слышался и скрип осеннего леса под ветром, когда деревья стоят уже голые, в растрепанных птичьих гнездах. И шорох колючего снега по бесконечным ледникам. И звон последних капель времени в клепсидре. И голос сухой травы на плоской серой равнине, умирающие шепотки соцветий, музыка вечного угасания. И была в ней мелодия, то ли флейта, то труба: стонущий, плачущий, похоронный мотивчик. Я согнулся и зажал уши руками. Тирфинг вылетел из пальцев, жалобно дребезжа. Музыка бросила меня на колени. Грудь насквозь продуло шквалом – и я почувствовал, как сам рассыпаюсь, уношусь прочь с лиственной рекой, впадаю в нее одним из многих притоков.
Жесткие пальцы впились мне в плечи и рванули вверх.
– Вставайте, Ингве. Вы им не принадлежите.
– Кому – им? – прокаркал я.
Горло мое было плотно забито сухой листвой.
– Им. Старым Богам. Умирающему миру. Тем, кого уносит ветром. Вы. Им. Не. Принадлежите.
Каждое слово Иамен сопровождал рывком, и все же ухитрился поднять меня на ноги.
– Возьмите меч.
Он сунул рукоять мне в пальцы.
– Зачем? Он тоже умер…
И правда – за похоронной мелодией я совсем перестал слышать голос Тирфинга.
– Не мелите чушь. Этот меч пережил сотни миров. А у нас гости…
Я обернулся.
Вверх по холму крался волк. Дыбилась рыже-серая шерсть. Знакомые желтые глаза яростно таращились, лапы осторожно приминали беснующуюся под ветром траву. Прижимаясь брюхом к земле, оскалив клыки и тихо рыча, тварь приближалась. Иамен, вместо того чтобы приготовиться
Опираясь на меч, я поднял голову. Ураган почти утих. Последние клочья листвы уносило ветром за реку. Выстоял ясень, и даже ветки не обломало – все так же светло шевелил он чуть поредевшей кроной, все так же пробивались сквозь сетку ветвей солнечные лучи. И только у меня в ушах продолжала звучать поминальная музыка – не помог ни оживший меч, ни стычка с Гармовым. Я сделал несколько спотыкающихся шагов и чуть не грохнулся снова. Вовремя оказавшийся рядом Иамен подставил плечо.
– Да, сильно вас… Здесь деревня должна быть километрах в полутора, вон по той грунтовке. Дойти сможете?
– А что в деревне? – вяло спросил я.
– В деревне ларек, в ларьке водка. Почти идеальная заглушка. Вам всего-то и надо продержаться до следующего рассвета.
Потяжелевшие веки опустились помимо моего желания.
Серая равнина. Скупая, безнадежная даль. В нее несет…
Скулу обожгла пощечина.
– Не отключайтесь. Я вас, конечно, до деревни дотащу, но водку нам тогда не продадут. Решат, что и так хватило.
Шутка была так себе, но я все же попробовал улыбнуться. Лучше, чем уноситься в бесцветную нежиль с листвяным потоком. Намного лучше.
Как мы дошли до деревни, я не помню. Помню, что пару раз падал. Помню, что заработал еще две или три оплеухи. Помню, как все рассыпалось, трескалась пыльной коркой дорога, обнажая совсем иные пути. Помню, как мир шатался и собирался вновь. Не помню, как Иамен покупал водку. Не помню, какого Фенрира меня понесло на сарай. Более-менее я очнулся уже на закате, опустошив полторы бутылки «Пшеничной». Некромант не пил. Это меня возмутило, и я заставил его присоединиться к веселью. Веселились мы основательно, вплоть до восхода первой, второй и так далее звезд.
Последний приступ листопада освежил меня получше ушата холодной воды. Я тряхнул головой и сел. Становилось зябко. Утро не за горами, и желательно бы встретить его трезвым… я потер лоб. Музыка наконец-то заглохла.
А вот хмель, похоже, выветрился не окончательно, иначе я вряд ли бы брякнул:
– Можете ее вернуть.
– А?
Некромант оторвал взгляд от пояса Охотника.
– Вернуть, говорю, можете на место. Душу свою. Ясень целехонек. Третья Мировая не состоялась. Человечество как-нибудь и без вас разберется… Так что возвращайте.
Иамен усмехнулся:
– Спасибо за разрешение. Ваше мнение в этом вопросе, конечно, решающее.
Впрочем, посерьезнел он быстро. Вытащил у меня из пальцев бутылку, сделал глоток. Выдохнул. Поморщился.
– Ну и гадость.
Потом, задумчиво и как будто даже неприязненно глядя на свою катану, сказал:
– Вернуть-то я могу. Запросто. Только, Ингве, это не очень хорошая душа. Гнусная. Чудовищная.
Я мрачно хмыкнул.
– Уж какой вы ее сами сделали…
Он взглянул на меня без улыбки.