Дети Древнего Бога
Шрифт:
— Что же ты предлагаешь?
— Мы должны уничтожить все нити, связывающие нас с этой историей, оборвать все связи, устранить всех свидетелей…
— Это может привлечь ненужное внимание.
— Не к нам. Только к людям, косвенно связанным с нами. Но поскольку они будут мертвы — то не смогут ничего рассказать. Лишь знающим ритуал восстановления будет открыта истина. А люди… это всего лишь люди. Они испокон веков уничтожают друг друга.
— Остается только удивляться, как они не пришли к самоуничтожению без нашего вмешательства?
— Едва не пришли. Трижды, на протяжении прошлого века, и один раз в этом. Но тогда
— Теперь планы изменились! — раздался из тьмы энергичный возглас, и в круг, образованный стоящими монолитами, вошел высокий темноволосый человек. Он был облачен в серый, безукоризненно сшитый костюм-тройку, а в руке держал небольшой кейс, но эти детали единственные, которые не вызывали чувства нереальности, были постоянными. Лицо человека или, вернее, сущности в человеческом облике, казалось застывшей бледной маской и в то же время беспрестанно изменялось, и каким-то непостижимым образом, стоя в центре круга, новоприбывший оказался обращен лицом к каждому из шести монолитов.
— Кто ты? — задал вопрос Первый, хотя уже знал ответ. Кто еще, кроме известного ему, мог проникнуть сюда, за грань времени и пространства?
— Имя мне — легион, — отвечал мужчина в костюме. — В каждом из бесчисленного множества миров у меня есть имя. Меня называли Ползучим Хаосом, Черным Человеком или Богом с Тысячью Лиц. В том мире, среди людей, я известен под именами Рендалл Флегг или Рональд Фрост. Я Ньярлахотеп, Геральд Внешних Богов, их Глас и Воля.
— Передай своим хозяевам, — твердо заявил Первый, — что игра окончена. Нам была обещана помощь и покровительство Оаннеса, но поскольку его больше нет — договор теряет силу. Великий Ктулху мертв.
— «Не мертво то, что в вечности пребудет, — продекламировал Ньярлахотеп, — Со смертью времени и смерть умрет». Но вечность в нашем распоряжении. Если понадобится, мы тысячи раз можем начать все с начала. Но, увы, места для тебя в новом плане не предусмотрено.
— Ты что, не расслышал мои слова? — переспросил Первый, — Мы не видим смысла продолжать. Они оказались сильнее…
— Игра не окончена, Кил Лоренц, — произнес Ньярлахотеп, и если бы черный монолит только мог выражать эмоции и чувства, он бы сейчас содрогнулся от ужаса, — Тебе не следовало так легко отдавать имя, ибо оно обладает силой. Ты думал, что можешь сохранить власть и мощь, ничем не рискуя? Ты надеялся избежать ответственности за нарушение соглашения? Тогда ты еще более глуп, чем я думал.
— Что…Что ты хочешь от меня?
— Умри.
На секунду наступила тишина, которую затем разорвал гулкий хохот Лоренца.
Ньярлахотеп не спускал взгляда с черного монолита, и вот по его поверхности пробежала первая трещина. За ней еще одна, еще и еще. Хохот сменился кашлем, затем болезненным хрипом. И снова наступила тишина. Покрывшись паутиной трещин, монолит вдруг с треском развалился на части и грудой щебня обрушился на пол.
— У кого-то еще остались сомнения в моих полномочиях? — спокойно спросил Ньярлахотеп, обводя взглядом оставшиеся пять монолитов, — Вы поняли, кто теперь контролирует ситуацию?
— Ты, — после непродолжительной паузы произнес Второй.
— Ты, — эхом повторили все остальные.
— Отлично, — подвел итог Ньярлахотеп, — Мы потерпели поражение в битве, но исход войны не определен. Время работает на нас. Мы будем ждать, и когда звезды вновь станут благосклонны к нам, возвысившиеся —
Серые тучи затянули небо, накрапывал мелкий дождь, но это не помешало им придти в это утро на военное мемориальное кладбище близ Берлина. Здесь находились могилы и памятники солдат, павших на всех войнах, что велись в этой стране, начиная с Первой Мировой.
Они прошли через главный вход, хотя нужное им место было в дальнем конце кладбища. Но по пути, проходя мимо величественных каменных надгробий и монументов, мимо этих немых свидетелей отваги и мужества людей, сражавшихся и павших за свою страну, они словно окунулись в атмосферу славы и триумфа победы, душой прикоснулись к душам тех, чей подвиг навсегда остался в памяти потомков.
Наконец, они добрались до участка, где хоронили солдат и офицеров погибших в бою за последние годы. Они медленно шли мимо бесконечных рядов простых белых камней с незнакомыми именами на них, но одинаковыми датами смерти — 2015. Все эти люди, большинство из которых были молодыми солдатами, ненамного старше тех, кто пришел на кладбище в этот ранний час, сложили свои жизни в недавних боях с приспешниками Ангелов. На некоторых могилах еще не закрепился снятый и вновь уложенный дерн, а во многих местах он был вовсе нетронут — хоронить нечего.
На пару минут они задержались у камня с надписью: «Питер Хаарбек. 1971–2015. KIA». Надгробие украшал высеченный в камне рыцарский крест в обрамлении дубовых листьев. Рядом находились плиты с именами «Фуюцуки Козо» и «Рейнард Вайсс», далее следовали могилы погибших при нападении Глубоководных на базу NERV-Германия, при взрыве Симитара и в боях на побережье.
И вот, они остановились перед могилой, находящейся в общем ряду, и в то же время выделяющейся среди остальных. На вздымающейся трехметровой стеле из ослепительно-белого мрамора была высечена фигура ангела. Разумеется, она изображала канонического библейского ангела, а не тех жутких существ, за которыми в последние годы закрепилось то же название. Ангел наполовину сливался с мрамором стелы, он словно вырывался из каменного плена, чтобы устремиться ввысь. У подножия стелы лежала черная гранитная плита с именем. Только имя, без даты рождения и смерти.
— Здравствуй, Рей, — сказала Аска, положив на гранит букет красных гвоздик. — Надеюсь, где бы ты сейчас ни была, ты слышишь меня, и радуешься победе вместе с нами. Я уверена, если есть Бог на небесах, тот Бог, в которого я всегда верила, милостивый и справедливый, то сейчас ты сидишь одесную от него. Это самое меньшее, что ты заслужила своим подвигом и самопожертвованием.
Аска прослезилась и отступила на шаг назад. Синдзи встал на колени, не обращая внимания на то, что мокрая трава пачкает его брюки, и коснулся ладонью холодного камня.
— Покойся в мире, Рей, — произнес он, хотя знал, что под гранитной плитой нет гроба с телом, — Мы всегда будем помнить тебя, сколько бы лет ни прошло. Мы будем помнить, кому мы обязаны своими жизнями. И когда-нибудь, в лучшем из миров, мы все встретимся… — он тоже не удержался от слез, неловкими движениями размазывая их по щекам, — Есть и другие миры, кроме этого, и я хочу верить… я верю, в каком-то из них все могло кончиться по-другому. Где-то ты сейчас жива и счастлива. А раз я верю в это — так оно и есть. До свидания, Рей. Мы будем часто навещать тебя…