Дети Древних

Мудрая Татьяна

— Прости, Гор. Есть такое поверье, что железо или сталь, выпившие праведную кровь, оживают и даже становятся людьми, — проговорила Маша.

— Ой, вот не нужно таких бредней! Разумеется, Копьё преисполнено христианской белой магии, только проявляется это весьма скрытно. Никаких, прости Господи, нечаянных подвижек.

И на том покончили. Ели, спали, причащались. Особенных постов держать не требовалось — экстремальные условия, пустой живот — гиблый живот. Принимали и отдавали визиты: очень выходило поучительно. Еле оперившиеся юнцы предназначались для коренных поселенок, довольно-таки мужеподобных. «А ты что думала — здесь патриархат и вечная голубизна?» — смеялась Рина над

Маришей.

Перед самой свадьбой Маша с чего-то попросила жениха:

— Мне ведь подарок полагается.

— Правда — такой обычай? Я не возражаю, но какой смысл? Общее хозяйство. Колечко, наверное.

— Ну, для обручения ведь положено. Нет, я о другом. Ты ведь вниз работать ходишь? И я тоже потом буду? Дай поглядеть хоть одним глазком.

— Машенька…

— Или запрещено?

— Нет, не то чтобы. Но… неприятно. Не принято.

— Горик, вроде бы мне стоило заранее приучаться.

— Скучаешь, что ли.

(— Нисколько, — фыркнула Мари. — Узнавать — не скучно. Только существует критическая масса новостей, когда они начинают срочно требовать дополнения со стороны. И пе-ре-осмысления, вот.)

— Я, пожалуй, могу получить разовый допуск на двоих.

— Ой, я буду так рада!

— Не пожалей потом.

— Постараюсь.

«Уж постарайся, ага. Надо же понять, ради чего в самом деле тебя сюда загнали», — глуховато произнесла Рина откуда-то из-за края земли.

Обретение Атлантиды

— И это так близко? — спросила Маша. — Даже не в пузыре. То есть вход в шахту… а шахта прямо под ногами?

Владигор кивнул, рассмеявшись. Дом чуть побольше семейных, так же, как они, залитый по швам сверхкрепким герметиком — температуры в Антарктике солидные, жители верха ощущают их как обыкновенный крепкий морозец, но те, нижние, куда более чувствительны. Гены у нас такие, объяснил Марише Горик. А в самом начале прививки. Всего-навсего.

Ну конечно…

Всю площадь дома занимал лифт — две кабины, грузовая и для людей. По виду самые обыкновенные. Только вот лифтёров было явно чересчур. Охрана держала наперевес короткое оружие довольно серьёзного, по мнению Маши, вида, но в пропуск, один на двоих, вглядывалась не так чтобы очень пристально. Похоже, чужие сюда не добирались.

Как только они с Гором вошли и толстая дверь туго-натуго захлопнулась, кабина ринулась вниз с такой скоростью, что полы курток поднялись парашютом, а подошвы меховых сапог едва не оторвались от пола. И то лишь потому, что Гор тотчас же начал раздеваться-разуваться сам и то же делать с девушкой.

— Там чем глубже, тем жарче, и перепад температур солидный, — пробормотал он. — Градусов сто по Цельсию, а то и больше.

В самом деле — спускались точно в огненную яму. Или как снаряд в бурлящую земную атмосферу.

— Горнило адово, — пробормотал Горик, почёсываясь под своим шерстяным свитером. — Путешествие к центру земли. Ничего, там мигом адаптируешься.

Мари не сказала ему, что чувствует жару не как он и, похоже, не как все прочие «с царского верху». Для неё это не страдание, а констатация факта.

Едва они собрали снятое в большую и лёгкую охапку, как полёт к центру земли окончился. Лифт дёрнулся, двери с шипом растворились. Горячий воздух поплыл в камеру, вытесняя людей на простор, где было вроде даже попрохладней от лёгкого ветерка.

— Верхние костюмы брось — не пропадут, у всех одинаковые и взаимозаменяемые, — скомандовал жених. — Здесь хватает рубахи с брюками и носков на тонкой подошве. Пошли за мной. Я тут вообще-то присматриваю, меня не один человек в упор знает.

Пол впереди и по сторонам

был зеркальный, далеко впереди, на фоне бурых, покрытых бриллиантовыми искрами стен, на желтоватом фоне маячили какие-то механизмы или игрушки. Мариша подняла голову кверху — и крутой, матово светящийся, одетый звёздами свод бросился ей навстречу. Он был так лёгок, что расширяющиеся колонны, которые поддерживали его по сторонам, казались излишними. Или нет — бахрома медузы лишь увеличивает её красоту.

— О. Это стекло? Нет-нет, погоди, не хочу наивничать, как обычно. Неужели лёд?

Он кивнул, смеясь:

— Конечно. Купол — двести двадцать три метра в вышину и ста метров толщиной в самой высокой точке, с учётом выплавленных в нём рёбер жёсткости. Где люди постарались, где природа. Мы, кстати, на острове — здесь посреди озёр есть приподнятые участки голой земли. Пол-то везде одинаков — высокомолекулярное покрытие.

— Иглу. Куинзи. Гор, это же… храм. Настоящий, не то что лачужка наверху.

— Ш-ш. Здесь некому записывать твою речь на носитель, только остерегись всё-таки. Если и храм, то науки и производства. Тут этаких много, соединённых проходами. По первости кто-то их назвал «Жемчужным Ожерельем».

— А проходы тут с самого начала были?

— Кое-какие — да, но большую часть просверлили так, как я говорил, или электронно-лучевыми термальными дрелями. Для обогрева тут пользуются теплом геотермальных источников: наверху это не имеет большого смысла, щит уж очень массивный, не пробьёшь так запросто. И к чему нам создавать себе пекло? Пусть уж в нём здешние работяги блаженствуют.

Только вот, вопреки его словам, жары тут совсем не чувствуется, решила Мари. Интересно, можно поделиться этим с Гориком, который промокает лоб подручной тряпкой? Кажется, рано.

— Горик, там впереди что — пляж?

— Ага, С лежаками для отдыхающих.

Они двинулись вперёд: жених поддерживал её под локоток, и крепко.

На песке, очень плотном и ровном, были скульптуры на низких плоских постаментах — то и другое из одинакового камня. Стиль исполнения и пластика их изумляли — в них проявлялось нечто чуждое человеку, вызывающее невероятный ужас и такое же невозможное восхищение. Хищный зверь, лев или пантера, припал к земле, словно готовясь прыгнуть: над его спиной распростерлись огромные перепончатые крылья с острыми когтями, из приоткрытой пасти торчали длинные тонкие клыки. В глазах, выточенных, казалось, из фосфоресцирующего рубина, светилась мудрость наравне с безумием. Мужчина с обнажённым торсом держал в обеих руках огромных королевских кобр с раздутыми очковыми капюшонами: ещё один гамадриад обвивал его волосы тюрбаном. Тощий медведь, стоя на задних лапах, протянул саблевидные когти передних и встопорщил маховые перья. Рядом с ним огромная нагая женщина опрокинулась на спину: узкие глаза были наполовину закрыты, руки и ноги кончались плавниками или ластами, соски грудей расцветали чешуйчатыми бутонами, из пупка росло деревце. Кит или дельфин распластался с другой стороны крылатого льва: вместо частокола усов у него были мелкие зрячие щупальца, грудные плавники имели суставчатые пальцы, как у приматов, спинной походил на отточенную секиру. Амфибия, вся в буграх, похожих на пасхальные яйца, вздымала над уплощённой головой хвост, оканчивающийся опахалом из перьев страуса. А далее шли ещё более невообразимые существа: жукоглазые, головоногие, рукохвостые, жабропанцирные. Ничей язык бы не повернулся обозвать их химерами, тварями или монстрами, потому что была в них некая извращённая целостность. Гармония, которая складывалась в богатый аккорд ещё до того, как глаз ухватывал все чуждые оттенки этого хроматического скопления.