Дети Филонея

Жаринова Елена

— Вот!

Слуга и кучер с любопытством вытянули шеи. Что же принес этот жидок их безумному хозяину?

Но ничего разглядеть они не успели. Д'Арбиньяк лишь на миг развернул бумагу и тут же снова сложил ее.

— Полезай в карету, — велел он Иосифу.

Позже кучер и слуга долго спорили, что же такое показал графу еврей. Слуга считал, что это был рисунок краба. А кучер божился, что видел ведьмовской знак.

Меж тем карета тряско катилась по булыжной мостовой. Д'Арбиньяк снова развернул бумагу.

—

Откуда это у тебя?

— Сам нарисовал, господин. Точнее, срисовал с отцовского пергамента.

— И ты, может быть, знаешь, что это такое? — с усмешкой спросил старик.

— Это Знак Девяти, господин.

Д'Арбиньяк судорожно сглотнул и закашлялся. Несколько раз он шлепнул по бумаге жилистой, унизанной перстнями рукой. Откашлявшись, снова спросил:

— Кто ты?

Теперь смысл его вопроса был другим. Иосиф понял это.

— Мой предок — инок Филонеева монастыря из бухты Золотого Рога, — с библейской торжественностью сказал он.

Старик фыркнул.

— Как так? Ты же еврей!

— Да, господин. Но с ним приключилась такая история… Зимней ночью 1242 года он вместе с семью братьями и Наставником спустился в подземелье обители. А утром… — Иосиф плутовато покосился на старика.

Тот сидел, не глядя на собеседника, но сомкнутые губы едва заметно шевелились. Он был взволнован и не мог этого скрыть. Он даже не выдержал паузы, рявкнув:

— Да говори же ты, черт возьми, что случилось утром!

— Утром он оказался за сотни лье от того места, где засыпал. Он проснулся старшим сыном венецианского ростовщика, никогда не помышлявшим о путешествиях. И он сошел бы с ума, если бы в обители его хорошенько не подготовили. Но ему успели рассказать о Событии и о Свойствах, которые он той ночью приобрел. Он рассказал эту историю своей дочери, моей прапрабабке, а она — своему сыну и так далее. И я в свою очередь все узнал от отца. Я могу повторить слово в слово…

Д'Арбиньяк помотал головой и прошептал, закрыв глаза:

— Так ты…

— Да, господин, — тихо отозвался Иосиф. — Я обладаю Свойствами и жду События. Но я был так одинок в своем знании! Поэтому, подслушав ваш разговор с бароном, моим хозяином, я не удержался и разыскал вас.

— Ты поступил правильно, — решительно сказал д'Арбиньяк. — Мы, дети Филонея, — одна семья. Пусть у моей дочери теперь будет брат, и ей не придется страдать от одиночества и непонимания.

Когда старый граф де Гран-Монти усыновил Иосифа, все окончательно убедились, что он выжил из ума. Ввести в семью безродного нищего еврея — на такое способен только безумный д'Арбиньяк! Никто не знал, какой бальзам на душу старика пролил этот юноша.

Держа слово, данное еще мальчишкой над страницами старой книги, д'Арбиньяк пытался осуществить замыслы Филиппа де Монсея. Он фанатично вел переговоры с шампанскими дворянами, предлагая им редкий товар —

Свойства филонейца. Увы, это изначально было гиблое дело. Ведь что он предлагал потенциальным клиентам? Вы должны включиться в еженощное бдение по подвалам и склепам. Возможно, это будет длиться годами, и я не даю вам никаких гарантий. Ситуацию не спасало даже условие, что д'Арбиньяк получит вознаграждение только по факту, безо всяких авансов. Естественно, его сочли сумасшедшим — и всё. И сам д'Арбиньяк порой сомневался, не химере ли он посвятил свою жизнь.

И вот наконец он встречает живое подтверждение, что не напрасно он слепо доверял книжным страницам. Это ли не подарок судьбы?

Шарль д'Арбиньяк не был сентиментальным человеком. Усыновив Иосифа, он просто поступил с ним по справедливости. Иосиф принял крещение, став Жозефом д'Арбиньяком.

А что же его дочь, получившая в подарок на пятнадцатилетие такого братишку? Не случилось ли между ней и Жозефом любовной интриги?

Нет. Бланш д'Арбиньяк осталась совершенно равнодушна к овечьей внешности названого брата. Зато спустя три года она, говоря современным языком, подкинула проблем старику отцу.

Шел 1398 год — разгар войны, которую позже назвали Столетней. Англичане заняли Шампань. Местной знати пришлось принимать на постой в своих замках незваных гостей. В поместье Гран-Монти тоже поселилось несколько офицеров. В одного из них, Эдварда Флетчера, влюбилась Бланш.

Д'Арбиньяк устроил дочери разнос. Не то чтобы он был истовым патриотом… Но что скажут люди, если Бланш д'Арбиньяк выйдет замуж за англичанина?

— Скажут, что вы сумасшедший, — в запале воскликнула Бланш. — Вам не привыкать.

— Да как ты смеешь, беспутная девка! — взревел старик.

Отец и дочь стояли друг перед другом, оба красные как раки. Бланш упрямо закусила губу. Ее полная грудь, прикрытая кисейной шемизеткой, вздымалась.

— Ну вот что, — спокойно сказал д'Арбиньяк. — Прекрати дурить и оскорблять отца. Этому браку не бывать.

Бланш задрала повыше курносый нос и перекинула на спину черную косу.

— Если мне не стать женой Эдварда Флетчера, то пусть сам Иисус будет моим женихом. Ни на кого меньшего я не променяю моего храброго англичанина. Ухожу в монастырь.

— Скатертью дорога, — буркнул д'Арбиньяк.

— И остаюсь незамужней, — Бланш повысила голос, — и бездетной. И мне некому будет, досточтимый папаша, передать всю ту чепуху, что вы завещали.

Д'Арбиньяк сдался. Он не мог допустить, чтобы род Филиппа де Монсея прервался. Он вызвал к себе Флетчера и хмуро объявил, что отдаст ему руку дочери по достижении той двадцати пяти лет. Неизвестно, что двигало им в первую очередь: желание соблюсти правило филонейцев не вступать в ранние браки или надежда, что чувства влюбленных за это время успеют остыть.