Дети Филонея

Жаринова Елена

Его поместили в одноместную палату. Сингл, как сказал бы Влад-1. И по удобствам в целом тянет на три звезды. Из зарешеченной лоджии открывался чудный вид на лесопарк. Это создавало успокаивающую иллюзию свободы. Совсем близко, за территорией клиники, шла нормальная жизнь. Школьники занимались физкультурой, мамаши катили коляски, старушки сбивались стайками на лавочках у пруда. Все тонуло в зеленой зыби, все радовало глаз. А решетки? Их завесили миленькими капроновыми занавесками. Задернул их — и не смотри, если раздражают. На ночь лоджию запирают,

но это и хорошо, иначе птичий щебет не даст спать.

Щелкнула дверь. Влад обернулся. В палату вошел Антон Павлович Чехов.

То есть, конечно, не Чехов, а заведующий отделением социально дезадаптированных Роман Рудольфович Яшин. Но сходство с классиком было фантастическое. Яшин словно сошел с портрета, висящего в каждом школьном кабинете литературы. Была и бородка клинышком, и костюм-тройка, и галстук. Вот только пенсне не хватало. Но дорогие очки с тонкой позолоченной оправой тщеславно торчали из нагрудного кармана пиджака.

— Доброе утро, Владлен Андреич. Воздухом дышите? Хорошее дело.

— Доброе утро, — коротко ответил Влад. Грубить интеллигентному доктору не хотелось, любезничать с тюремщиком — тем более. Впрочем, доктор Яшин словоблудием не занимался. Он присел на кровать и сразу перешел к делу.

— Рад вам сообщить, Владлен Андреевич, что результаты анализов ваших я получил и самолично расписал для вас реабилитационный курс. Так что, будете умницей — через пару месяцев окажетесь дома.

— Я думал, вы скажете: через пару месяцев себя не узнаете, — усмехнулся Влад. Он остался стоять, скрестив руки на груди. Кажется, так демонстрируют нежелательность визита?

— Конечно, не узнаете, — подтвердил врач. — Будете отдохнувшим, поздоровевшим. Общеукрепляющая терапия, группа психологической поддержки, беседы с доброжелательными специалистами… Вам помогут обрести место в жизни…

— То есть сам я не справляюсь, — процедил Влад.

— Получается, что нет, — развел руками доктор Яшин. — Характеристика ваша с прежнего места работы средненькая. Не по сердцу вам там было, неинтересно. Отсюда — депрессия. Отсюда — пессимизм и негативные обобщения. Но вы человек еще молодой, неужели не найдете, куда силушку применить? Надо только оглянуться вокруг. Кто-то строит, кто-то в космос летает, кто-то стихи пишет. Вот мы и поможем вам раскрыть свои таланты. А сидеть и ворчать, что все плохо, — это, батенька, не по-советски.

— А я с вами не спорю, — заявил Влад, с вызовом плюхаясь в кресло. — Я, может, тоже хочу в космос. Только какого хрена было мне руки выкручивать? Я что, буйный? С пистолетом по улицам бегал? Зачем меня в тюрьме держать?

— Мы вас, батенька, не крутили, — обиделся Роман Рудольфович. — А то, что бегали, факт. Правда, без пистолета, но еще бы не хватало. Как сказал классик, злые языки страшнее пистолета. Вот вы сначала на портреты вождей зыркаете, потом людей разговорами провоцируете, потом от органов убегаете…

— Когда это я зыркал? — растерялся Влад.

— На рабочем месте

и зыркали, — охотно разъяснил Яшин. — Начальница ваша сообщила, что Владимира Ильича частенько в последнее время гипнотизировали. Так что не обессудьте. Как у вас в сопроводительном листе написано? Социальная дезадаптация, так и есть. И слава богу, что вас вовремя направили. А ну как натворили бы делов сгоряча? И была бы вам в самом деле тюрьма, а не палата-люкс.

— Это что бы я, интересно, натворил? — вскипел Влад. — Родину бы продал?

У него еще вертелось на языке: да кому она, на хрен, нужна? Но чувство самосохранения вовремя сказало: стоп.

— Зря ёрничаете, — строго сказал Яшин. — По глупости можно и Родину продать. Вот вы английский язык для чего учили? Голоса слушать? Подпольные порнофильмы смотреть?

— Шекспира в подлиннике читать, — буркнул Влад. — Он, кажется, ничего не писал против советской власти.

Роман Рудольфович похлопал его по руке.

— Ну, кто в молодости не болел нигилизмом? И я, помнится, грешил. Но вы, Владлен Андреевич, уже не мальчик. Пора созидать. Вот сил у нас наберетесь и все проблемы свои решите. Радио вам включить? А то сидите, как сыч, в тишине.

— Включить, — вяло отозвался Влад.

— Скажу на отделении, — доктор Яшин поднялся. — Ну ладно, батенька, отдыхайте. А то вам скоро гостей принимать.

Дверь за доктором закрылась, щелкнул замок.

Через десять минут включилась радиоточка.

— Сегодня в Ашхабаде начались дни советской литературы, посвященные шестьдесят первой годовщине победы советского народа над немецко-фашистскими захватчиками, — торжественно сообщил диктор. — Предметом обсуждения первого дня стала тема "Писатель и мир". Перед молодежью и представителями трудовых коллективов выступили Чингиз Айтматов, Дарья Донцова, Григорий Чхартишвили и другие борцы за дело мира…

Влад лежал на кровати, закинув руки за голову. Перед глазами мелькали лица. Зеленые глаза туманились слезами. Золотые кудри спадали ему на грудь. "Я поняла, что умру, если тебя не увижу…" ""Люблю" всегда будет иметь значение…" Голоса тихо, но настойчиво перебивали друг друга. "Я так боялась, что ты меня выгонишь…" "Ты меня выгонишь?" Голоса отталкивали друг друга, золотые волосы мешались с русыми, две пары глаз смотрели гневно и требовательно… Они обязательно договорятся между собой, и тогда ему крышка…

— Эй!

Влад вскочил, испуганно озираясь. Перед ним стоял мальчишка лет тринадцати — веснушчатый, коротко стриженный, слегка полноватый. "Посетитель, что ли? — очумело подумал Влад. — Тогда почему в халате?"

Незваный гость действительно был одет в больничные пижаму и халат. Руки он держал в карманах, глаза щурил и вообще вид имел очень самодовольный.

— Ну что, сидим? — спросил он Влада.

— Сидим, — на автомате ответил Влад, потирая лоб. Надо же было — задремать средь бела дня! — Ты как сюда попал? — сообразил он спросить наконец.