Дети Гамельна

Рагимов Михаил Олегович

– Все, студент. Хватит.

Толчок в плечо. Пикинер трудно вынырнул из черной пелены, затягивающей все глубже…

– Хватит, Хуго. Ты все сделал как надо.

Рядом стоял капитан Густлов, с ног до головы залитый кровью.

– Он ушел. Забрал с собой под полсотни честных солдат. Но ушел. И прогнал его именно ты, чернокнижник. И мне плевать, какую цену запросят за это небеса. Я ее заплачу за тебя. – Командир погибшей роты не знал, куда девать остатки палаша, и перекидывал рукоять с огрызком клинка – не длиннее двух ладоней - из руки в руку.

– И знаешь, Хуго… - капитан осекся, когда все еще стоящий на коленях рядовой поднял на него пустые глаза.

–

Это не я, – тяжело выговорил пикинер.

– Что? – не понял Густлов.

Мортенс рассмеялся, хрипло, жутко. Словно ворон каркал на погосте.

– Как же я не понял… - проскрипел он в перерыве между приступами дикого и безумного хохота. – Как я не понял… Мы думали, я отвожу беду.

– Да, буркнул капитан. – Этот Косарь…

– Косарь – не беда, - выдавил Мортенс. – Косарь – мытарь! Он пришел за платой!

– Платой? – растерянно переспросил Густлов, начиная понимать.

– Любая беда обойдет, сейчас обойдет. А потом - придет. Да не та, которую ждал, вот какая цена будет… - пробормотал Хуго, закатывая глаза, как в бреду, повторяя то, что уже говорил Густлову минувшей ночью. – Твоя беда звалась дурными снами и плохим настроением. Я ее прогнал, не понял… Хуго Мортенс, жалкий аматор, открыл путь Запретному Злу, пытаясь помочь своему капитану крепче спать по ночам…

Густлов в ужасе отшатнулся, расширенными глазами обозрел поле боя, расчлененные тела мертвецов, стонущих раненых с жуткими ранами, предвещающими скорую смерть. Живых, бездумно бродящих среди трупов. Хуго повалился навзничь, тихо, утробно завывая. Похоже, пикинер сошел с ума или шел к безумию самым коротким путем.

Капитан положил ладонь на рукоять пистолета, но понял, что порох отсырел. Тогда Густлов крепче сжал рукоять палаша, развернув его к себе обломком клинка.

Самоубийство – грех. Но для того, кто купил себе неполную ночь спокойствия такой ценой – грех маленький и совсем незначительный.

История восьмая. О пользе чтения и знания некоторых старинных обычаев.

Невелик город Дечин, что раскинулся на Лабе. И ничем особо не приметен, ни в людской памяти, ни на казенных документах, что увешаны тяжкими печатями. Ну, разве что припомнит кто-нибудь Дечинский замок, стоящий над слиянием Лабы и Плоучницы. Но опять-таки, мало ли в Чехии замков достойных, со славной историей? Вот именно, предостаточно. Так и живет себе город, плывут по Лабе-Эльбе в Саксонию баржи с зерном да и обратно, бывает, приходят. Как у всех, в общем, ни взлетов особых, ни падений. И слава Богу!

Три человека с удобствами разместились за широким дубовым столом в небольшом зале. Ранее тот служил оружейной комнатой, а теперь был пуст и светел, благодаря узкому, но высокому – от самого пола до сводчатого потолка – окну. Двоих собеседников с одного взгляда следовало причислить к монашескому сословию, только орден определить было бы затруднительно, в одежде не было ни единой подсказки. Монахи и все. Третий же на божьего человека не походил никоим образом.

– Гунтер Швальбе, я отлично понимаю, что тебе чихать на весь Совет прямо с макушки Снежника, который в наших местах есть наивысочайшая вершина, - выговаривал первый монах, длинный и худой, с узким желчным лицом.
– Но хоть не зевай, в самом деле. Капитан, мать твою за ногу, я со стеной общаюсь?!

– Простите, Отец Лукас, – отозвался капитан Швальбе. Покаянный голос никак не вязался с очередным зевком, от которого, казалось, челюсть вот-вот вывихнется. – Не пойму, чего вы так прицепились, ведь пасть закрываю.

И даже не кулаком, а как воспитанный человек – перстами сомкнутыми. Так что, воздуся местные не оскверняю никоим образом, оные в целостности остаются.

– Поганец! – крик Отца Лукаса взмыл над небольшим залом, исторгнутый едва ли не из самих глубин оскорбленной души. – Епитимью строгчайшую! И в колодки его! Шлялся, стервец, по борделям пражским, а нынче Совету сказки рассказывать начнет! Тебя где черти носили два полных месяца?

– Отец Лукас…. – упитанный и на вид крайне добродушный Отец Йожин с укоризной взглянул на кричащего. – Зачем требовать от Гунтера подробного рассказа о том, кто и где его носил? Ведь в этом случае на волю могут выбраться факты, порочащие какую-нибудь царственную особу. Ведь так, капитан? – с этими словами святой отец заговорщически подмигнул капитану, стоящему посреди зала.

– Ваша проницательность не знает границ, Отец Йожин! – картинно раскланялся Швальбе, подметая шляпой истертый паркет. Учитывая, что «обвиняемый» так и не встал с резного деревянного стула, жест выглядел в высшей степени легкомысленно и, мягко говоря, невежливо. – Пусть простит меня Отец Лукас, но подробный отчет получит руководитель моего скромного направления, а не весь Совет. Уж простите, но так велит буква Устава. Кто я, дабы нарушать сии мудрости, кровью многих поколений написанные?!

– Направления! Ишь ты, ландскнехтья морда, слов всяких умных выучил! – злобно фыркнул Отец Лукас и, похоже, только сейчас сообразил, что уже не первый раз осквернил уста словами, недостойными особы духовного звания.

– Уберите этого шута из Зала, Йожин, я вас прошу! – с этими словами высокий и тощий монах набожно размашисто перекрестился и демонстративно занялся стопкой пергаментов на столе. – И держите его подальше от меня!

– С превеликим удовольствием, - отозвался упитанный Йожин, поднимаясь со своего места. – И я так же думаю, что уважаемый Совет не будет заставлять нашего лучшего капитана нарушать Устав?

Уважаемый Совет в лице Лукаса промолчал, давая понять, что спорить с Командором из-за такого пустяка не намерен.

– Вот и замечательно! – улыбнулся Отец Йожин. – Гунтер мне все доложит, а уж там я изберу меру наказания. Своей властью. И, конечно, поставив в известность остальных членов Совета.

– В колодки его! Смирению учиться! И праведности! – пробурчал Отец Лукас, но уже без прежней злобы в голосе, скорее для порядка. – А то знаем мы ваши наказания. Одна… – слово «банда» повисло в воздухе, невысказанное, хотя угадываемое. Тощий вовремя вспомнил, что Отец Йожин, даром, что на вид безобидный пухлощекий добряк, в не такой уж далекой молодости частенько брал в руки как очистительный факел, так и разящую сталь. И не зря его до сих пор с ужасом вспоминали кровососы многих городов и мест.

Капитан и Командор расположились в одной из бесчисленных замковых комнатушек. Расположились с удобствами, поскольку разговор обещал стать долгим. А какой же длинный разговор на земле Чехии без пива да без «колена вепрева» с кнедликами? Тем более что сошлись два чеха, пусть не по рождению, но по духу! Хоть они и вели род из Нижней Саксонии, но за три с половиной сотни лет любой гость станет истинным жителем своей земли. Поэтому сидели по всем правилам. Неспешно прихлебывали густое пиво, в котором ложка стоит, жевали пряное мясо. Под рукой у Йожина свернулся очень старый кот, покрытый шрамами от лап до ушей, будто старый заслуженный ландскнехт, переживший десяток кампаний. От времени хвост у зверя облысел, а некогда серая шерсть стала почти белой.