Дети Горного Клана
Шрифт:
Телу понадобилось где-то полминуты, чтобы вновь попасть под власть мозга и зашевелиться без ломаных движений, подобно столетнему старику. Рик уже исчез в дверном проёме, а, значит, с семьёй всё будет хорошо. Отец - настоящий горец. Он расправится с этими ублюдками голыми руками!
Поднявшись, Вран обернулся, и вовремя: из-за одного из домов показалось несколько мечей, вслед за которыми вынырнуло трое почти абсолютно идентичных уже встреченному им человеку убийц. Те среагировали более адекватно, нежели их товарищ: видимо, оценили так и не выпущенный мальчиком меч. И потому их вид отнюдь не был расслабленным: даже под одеждой было видно, как вздулись их мышцы, словно у хищника перед прыжком.
– Р-р-р-а-а-а!!!
Вран дёрнулся. Этот крик, утробный и нечеловеческий, не принадлежал ни одному
Это был отец. И внешне он никак не походил на того улыбчивого бородатого весельчака, которым его знал Вран. Сейчас, когда семье угрожала опасность, он преобразился, да так, что собственный сын с трудом его узнал. Он превратился в истинного горца - наверное, так и выглядели их предки, когда стояли на границе, рубя орды эльфов, осознавая, что там, за спиной - их дом, и они будут его защищать, даже ценой своей жизни: мышцы отца натянулись канатами, преобразовавшись в нечто само по себе страшное и завораживающее одновременно, в некоторых местах даже порвав одежду. Брови двумя стрелами сошлись на переносице, вспухли гневно, повторяя крутой изгиб бровей, морщины на лбу, вокруг глаз и рта. Сам рот ощерился, обнажая зубы, которые теперь больше были похожи на зубы зверя, нежели человека. Но самым страшным были глаза: капилляры белков лопнули, так что казалось, будто они являются полностью красными, горящими огнём. А сами зрачки превратились в два ярких угля, источающих из себя настоящее адское пламя.
Крик отца не был боевым кличем, или готовностью к бою - нет. Вран с детства заучил один из заветов родителя: "Если ты сражаешься, то забудь про любую показуху. Бой должен быть быстрым, слаженным и, главное - закончиться твоей победой. Всё остальное - лишь романтические бредни недоделанных рыцарей, никогда не участвовавших в настоящей бойне". Посему этот крик предназначался для отвлечения внимания пятёрки пробегавших мимо дома в сторону Врана мечников, и, надо сказать, у отца получилось. Но он не дал опомниться застывшим на месте убийцам, моментально - невероятно для такого гиганта!
– врезавшись в их строй и лишив сжимавших оружия конечностей сразу двух противников. Те, завизжав, рухнули на землю, катаясь по ней из стороны в сторону, держась за кровоточащие обрубки, что некогда были их руками. Всё - не бойцы. Потому не было смысла их добивать - ведь оставались ещё трое...
Но, наблюдая за этой битвой, Вран совершенно позабыл о собственных противниках. Он, словно мотылёк, заметивший яркое свечение, не мог оторваться от невероятного зрелища, коим был сейчас его отец. И пришёл в себя лишь краем уха заслышав шорох из-за спины.
Опомнившись, он моментально развернулся, только чудом умудрившись увести в сторону смертоносный выпад клинка, и тут же, сориентировавшись, не отступил, а, наоборот, бросился вперёд, накинувшись на не удержавшего равновесие и грохнувшегося на спину противника. Не мешкая, Вран пронзил его горло мечом, пригвоздив к земле, почти одновременно с этим выстрелив ногой в живот удивлённо ухнувшего от такого сопротивления второго, что попытался незаметно подкрасться с боку. Но третьего не испугало такое проворство мальчишки: воспользовавшись секундным замешательством Врана, во время которого ему пришлось вытаскивать клинок, глубоко засевший в мёртвой плоти, он сделал рывок в его сторону, сразу нанося удар наотмашь. Идеально заточенное лезвие мелькнуло в воздухе, и Врану пришлось выпустить так и не поддавшееся оружие, отступая назад. Меч полоснул по груди, обжёг её, выпустив на волю алую кровь. Но Вран обратил на это внимания не больше, чем на порез от щепки: ударивший в мозг адреналин битвы диктовал свои правила. Уловив шум от топота ещё пары десятков ног, Вран стиснул зубы, нырнув под очередной удар убийцы, и с размаху впечатывая кулак ему в паховую область. Тот взвыл, и этот вой моментально перешёл в комариный писк. Туда он не подумал нацепить никакой брони... Меч выпал из его рук, брякнувшись о землю, а в следующее мгновение лишённый оружия мечник отведал грозного удара в челюсть. Удар в челюсть от горца, будь то пятилетний ребёнок, или взрослый муж -
Опьянённый боем, Вран извернулся, чтобы встретить новых противников, но поздно: ближайший мечник уже замахнулся своим оружием, и мальчик успел только лишь отшатнуться, получив могучий удар круглым навершием рукояти по скуле. То ли враг изначально не планировал его убивать, то ли просто повезло - не рассчитал расстояния, подошёл слишком близко. Но в последнее Вран не верил - слишком профессиональные движения, слишком спокойный взгляд, словно для него это не впервой.
Перед глазами всё поплыло, разум непонятно каким образом ещё не затмила тьма, но мир вокруг начал резко искажаться - земля стремительно приблизилась к лицу, и в следующую секунду Вран почувствовал, что лежит, не в силах подняться.
Краем глаза он заметил отца. Невольно промелькнула мысль: он всё ещё сражается! Он - воин! Лучший из лучших! Он победит! Он спасёт! И, действительно: грозный зверь, в которого превратился его родитель, порхал от одного противника к другому, оставляя за собой дорогу из трупов. Казалось, никто не может даже подобраться к нему, а многие и не пытались, стараясь держаться как можно дальше от этого смертоносного урагана.
Но тут - даже угасающее сознание Врана сумело это осознать - воздух вокруг накалился, появилось странное ощущения напряжения, неожиданно стало очень тяжело дышать. Мальчик разглядел полы плаща. Яркого, непомерно яркого для скудного деревенского пейзажа. Цвета морской волны... наверное, именно так должна выглядеть морская волна - подумал Вран, но тут понял, что думает совершенно не о том, ведь на плаще висел, чуть подрагивая от копошащейся в нём энергии, медальон в виде двух когтистых рук, держащих драгоценный камень.
"Маг..." - вклинилась в голову, подобно раскалённому железу, ужасная догадка, а затем Вран увидел, как лишённый каких бы то ни было эмоций старик взмахивает рукой, как если бы граф давал отмашку палачу исполнить приговор, и с кончиков его пальцев сорвались мелкие искорки. Но мелкими они били лишь доли секунды, моментально воплотившись в ревущее пламя, что с заскрежетавшим по ушам чавканьем сожрало отца, не подавившись. Тот даже не успел двинуться с места, хоть как-нибудь защититься, превратившись в чёрные обугленные останки.
Вран закричал. Точнее, ему показалось, что он закричал, но горло, голосовые связки которого словно сплели узлом, выдало только натужный хрип. А после мир погас, явив лишь непроглядную тьму...
Сознание возвращалось неохотно. Сначала вернулся слух. Вран услышал скрип несмазанных колёс, какой-то гул, храп лошадей и тяжёлое дыхание множества людей. А ещё менее отчётливые звуки: какие-то голоса, что доносились где-то далеко, или из-за толстой стенки, а ещё - щебетание птиц, но также далёкое, едва слышимое.
Затем заработали и остальные ощущения. Он нащупал под собой солому - ничем иным это нечто, что трескалось в руках и на ощупь было похоже на высушенную траву, быть не могло. К тому же это могло объяснить наличие рядом лошадей. Но вместе с тактильными ощущениями словно из ниоткуда вынырнула Боль. С большой буквы, всепоглощающая и изъедающая изнутри, от неё нельзя было скрыться, её нельзя было успокоить - с каждой секундой она становилась лишь более гнетущей и, казалось, вскоре она не оставит от Врана и кусочка. Болело всё, даже кончики пальцев, и те жгло огнём. Но особенно донимал жар в груди и голове. И если грудь болела от раны, то голову изрывало изнутри, жар не оставлял ни на мгновение.
Но когда казалось, что терпеть боль уже не осталось сил, жар неожиданно спал, словно решив перестать тягаться с настойчивым желанием мальчика жить. Конечно, полностью боль никуда не делась: тело всё ещё трясло, а в груди тревожно ныло. Но это была уже не та Боль, сводившая с ума - эту боль можно было и перетерпеть, ненамного она хуже отцовской трёпки.
Наконец, вернулось обоняние. Запахи, которые учуял Вран, заставили его сморщиться и застонать: пахло мочой вперемешку с потом, человеческими экскрементами и конным навозом. Амбре - то ещё, приведёт в чувства похлеще нашатыря. По крайней мере Вран сразу пришёл в себя, даже боль отступила на второй план. Он открыл глаза и глубоко вздохнул.