Дети Хроноса
Шрифт:
– Послушайте меня внимательно, господин Верворт. Вы как риелтор должны знать, что такого рода сделки всегда регистрируются. Я установлю личность вашего анонимного благотворителя, для меня это всего лишь вопрос времени. Выбор за вами.
Верворт проглотил свое раздражение и снова вернулся к приторной манере беседы. Он допустил ошибку, и ее необходимо было срочно исправить.
– Прошу прощения, комиссар. Я не осознал, что эта информация может быть важной для расследования. Я надеюсь, вы понимаете, что мы очень тактичны, если речь идет о наших спонсорах. Большинство из них предпочитают оставаться
– Имя, господин Верворт.
– Вы знаете Лодевейка Вандале?
Ван-Ин кивнул. Лодевейк Вандале был собственником крупнейших компаний-подрядчиков в Западной Фландрии.
– То есть Лодевейк Вандале.
– Да, комиссар. Но я умоляю вас использовать эту информацию только в том случае, если она необходима для расследования. Господин Вандале терпеть не может отрицательную гласность, а наша НКО ему очень многим обязана.
– Я постараюсь, – пообещал Ван-Ин. Он взглянул на свои часы. – Но сейчас я действительно должен идти. До свидания, господин Верворт.
Ван-Ин пошел на парковку. Не было ни единой машины, которая бы составила «фольксвагену-гольф» компанию. Только теперь Ван-Ин осознал, что за все прошедшее время Верворта не посетил ни один клиент.
* * *
Линда Артс лежала на узкой односпальной кровати и храпела. Рядом с ней стояла пустая бутылка «Эликсира д'Анвер». В пепельнице тлела сигарета «Мальборо». Длинный пятисантиметровый кусок пепла, как окаменевший, крепко держался за фильтр. В комнате воняло кислым потом, дешевым дезодорантом и нестираной одеждой. Царил такой беспорядок, которому позавидовал бы не один подросток. К счастью, шторы были задернуты. В сумерках горы грязного нижнего белья походили на пушистые клумбы, а тарелки с тухлой едой – на произведение искусства Йозефа Бойса[11].
На Линде была атласная ночная рубашка. Гладкая ткань беспощадно подчеркивала каждую жировую складку на ее талии, обвисшая грудь колыхалась в такт ее тяжелому дыханию.
Телефон звонил уже больше часа с промежутками в десять минут. Линде снилась похоронная процессия. Катафалк – черный «шевроле» с хромированными бамперами – двигался, разрезая кричащую толпу, как допотопный бэтмобиль. Линда ехала верхом на белом жеребце. Народ толпился за железными ограждениями. Каждый пытался ее увидеть, хотя бы мельком. Люди скандировали лозунги. Линда узнала десятки друзей юности. Она торжественно ехала с высоко поднятой головой вслед за «шевроле» и наслаждалась всей этой шумихой.
В катафалке стоял стеклянный гроб. Крышка утопала в корявых ветках сирени. Вилльям лежал на плюшевом матрасе. Его голова покоилась на расшитой подушке с кисточками по углам. Он дышал, но толпа не обращала на это внимания. Никто не видел серебряных наручников, которыми он был прикован к гробу. Кроме того, вокруг его шеи, груди, бедер и ног были еще холщовые ленты, которые намертво прижимали его к днищу гроба. Его глаза бегали. От смертельного страха у него на лбу выступили капли пота.
– Какая женщина! – услышала Линда восхищенный мужской голос.
– Приходи сегодня вечером ко мне! – сладострастно пропел другой поклонник.
Похоронная процессия приближалась к центру города.
– Алло. – Ее голос дрожал.
– Вилльям дома?
– Его нет. С кем я разговариваю? – спросила она сонно.
Провост невнятно выругался и разъединился.
Главный инспектор полиции Дирк Барт положил трубку.
– Есть успехи? – спросил он у Версавела.
Инспектор как раз закончил расспрашивать тридцать седьмого зубного врача.
– Мы им, очевидно, нужны как собаке пятая нога. Всегда одно и то же. Или же господа страдают потерей памяти и просят перезвонить завтра, или сообщают по автоответчику, что они в отпуске. Неудивительно, что ремонт коронки стоит половину недельной зарплаты. Раньше за эту цену тебе в пасть могли вставить слиток золота.
Версавел, должно быть, синел от злости, раз у него вырвалось слово «пасть», но причиной его плохого настроения были не только зубные врачи. Его выводило из себя нытье Барта.
– У меня на линии только что был стоматолог. Его зовут Жойе, – сообщил Барт. Он терпеливо ждал реакции. Версавел знал, что если он будет молчать, то Барт снова скажет: «Знаешь, у меня на линии только что был стоматолог. Его зовут Жойе»[12].
– И? – тускло спросил Версавел.
– Мужчина пришел в бешенство. В 1985 году он еще учился. Нам стоит такие моменты предварительно проверять.
Версавел взглянул на свои часы:
– Я предлагаю выпить по чашке кофе. Так мы далеко не уйдем.
Версавел включил кофеварку и сел за свой стол. Барт подвинул свой стул поближе. Работу в уголовном розыске он представлял себе несколько иначе.
– Интересно, есть ли у Ван-Ина какой-нибудь прогресс?
Первые горячие капли воды плюхнулись в фильтр.
– Он действительно так хорош?
Барт задал этот вопрос тоном, в котором звучало нечто среднее между сомнением и удивлением.
– Ван-Ин – лучший, – решительно ответил Версавел. У него не было никакого желания входить в клинч с главным инспектором полиции. Это объяснялось тем, что у Барта была дурная репутация. Везде, где бы он ни появлялся, пытался посеять раздор. Некоторые коллеги были даже уверены, что у него «не все дома». Тишину нарушал лишь звук капающего кофе.
– Тем не менее я слышал, – прошептал Барт с фальшивой улыбочкой, – что…
– Меня ни черта не интересует, что вы слышали.
Барт испугался реакции своего подчиненного. Его ноздри начали раздуваться. Ему стоило бы прочитать этому Версавелу нотацию.