Дети, играющие в прятки на траве
Шрифт:
— Вы меня слышите? — спросил Питирим.
Эзра, слегка обернувшись, коротко кивнул.
— Почему здесь так мало людей?
— А с чего вы взяли? — удивился Эзра. — Все сейчас в поселке, на работе.
— Да, но на вокзале…
— На вокзале людям делать нечего. Есть два-три оператора, а так — все автоматы делают.
— Кто — биксы? — невольно вырвалось у Питирима.
Эзра развернулся вместе с креслом и сел лицом навстречу пассажиру.
— Я сказал: автоматы, — жестко произнес он, и в глазах его вдруг шевельнулась чуть заметная брезгливость. — Вы не выносите
Это был очевидный вызов, и вся проблема состояла в том, принять ли его здесь, в чужом по сути мире, где свои законы и традиции, свои пристрастия, а это несомненно — в душах освоенцев, даже в пятом поколении, фронтир упрямо оставляет злой, неизгладимый след. И тут не слишком жалуют земное — в метропольном, так сказать, снобистском варианте. Даже щеголяют собственным презрением к земному. Питирим это прекрасно понимал, точнее, знал, поскольку по своей работе сталкивался с освоенцами не раз, когда те вдруг оказывались ненадолго на Земле. Поэтому он выждал паузу, а после мягко и уклончиво ответил:
— Видно, вы серьезно полагаете, что на Земле совсем уж оборзели, потеряли головы и биксов за разумных вовсе не считают! Вы не правы.
Эзра грустно усмехнулся.
— Всякое бывает…В том-то и беда, — проговорил он тихо, — что их многие считают чересчурразумными. А это — как бы антиразум. В представлении простого, очень себя ценящего обывателя. Охранные инстинкты, вероятно.
— Ну и что? По-вашему, таких инстинктов не должно быть совершенно?!
— Я не говорил. Я лишь хотел заметить: с антиразумом не обязательно вести себя гуманно, благородно. Если он годится для чего-то — нужно, как получится, использовать. Или, напротив, постараться выбросить на свалку, да еще и ножкой притоптать: мол, это — шваль, а человек — силен. Поэтому в отдельных случаях и разницы не видят — бикс перед тобою или автомат…
Похоже, Эзра сам был склонен ситуацию не обострять. По крайней мере говорил он без надрыва, ровным голосом и даже, был момент, легонько улыбнулся, точно речь шла о вещах не то чтобы совсем невинных, но достаточно второстепенных, не способных за живое задевать. Все биксанутые там, на Земле, вели себя иначе: как чуть что — входили моментально в раж, надсаживали глотки, даже не пытаясь переубедить противника, представить мало-мальски обоснованные аргументы. Просто — грубо наседали и считали себя чуть ли не святыми, исключительными провозвестниками нового прогресса. Так и назывались — «новопрогрессисты». Будто есть еще какой-то там прогресс, который устарел, изжил себя… И редко-редко кто из них пытался повести беседу тихо и толково. С горлопанами же Питирим знал, как общаться…
— Словом, биксов вы не любите нисколько, — то ли спрашивая, то ли утверждая, сказал Эзра.
— Господи, да неужели это важно?! Здесь, сейчас… — поморщился с досадой Питирим. — Что это может изменить?
— Сейчас, пожалуй, ничего, — признал невозмутимо Эзра и вновь развернулся спиной к гостю.
Ездер между тем, рывком притормозив, сошел с дороги, несколько секунд висел на месте, словно выбирая путь получше, и затем через поля рванул навстречу лесу, что чернел
— Послушайте, куда мы едем? — поразился Питирим. — Разве не к поселку?
Он не был в точности уверен, что дорога ведет именно к поселку, ну да не в болоте же она кончалась!..
— Нет, — ответил равнодушно Эзра. — Про поселок ничего не знаю. Велено доставить вас на ферму.
— Где разводят жирных кроликов? — невольно усмехнулся Питирим.
— Ну, что-то там разводят, безусловно, — в тон ему ответил Эзра.
— А зачем? Меня туда — зачем? Особенная форма заточения? Но как-то не припомню, чтобы состоялся суд, который вынес бы такой вердикт!..
— Вы получили приглашение. Там все должно быть сказано, — пожал плечами Эзра, с нарочитой внимательностью вглядываясь в даль.
— Хорошенькое дело! Приглашение под стражу! К сожалению, текст никаких подробностей не содержал…
— Я тоже сожалею. Значит, вам же будет интересней. Впрочем, если вы намерены считать и дальше, что вас ждет кутузка, — на здоровье. Отговаривать не смею. Каждый искупает свою вину в меру собственной испорченности. И готовит себя к худшему. Только запомните: худшее не вытекает напрямую из плохого.
Питирим недоверчиво уставился в спину невозмутимого возницы. Возница… Это слово как-то неожиданно пришло в голову и поразило Питирима одновременно своей точностью и своей нелепостью — в конкретной, данной ситуации.
— У вас наверняка в машине есть автопилот, — сказал он чуть капризным тоном. — Вы бы повернулись все-таки ко мне… А то ведь… со спиной не очень-то приятно разговаривать.
— Ах, мы желаем светскую беседу!.. — Эзра снова крутанулся вместе с креслом. Как он ловко это делает, подумал Питирим, при всем при том, что здесь кошмарно тесно! Профессионал!.. — Ну, что ж, извольте… — Эзра одарил его сердечнейшей улыбкой. — Как просили… Это уж всенепременно — есть у нас автопилот. Хотя, по совести, дурной… Итак, я слушаю.
— А вы со всеми пассажирами так… издевательски? — не удержался Питирим.
— Если учесть, что пассажира я везу впервые — здесь, по крайней мере, — то со всеми, — с важным видом кивнул Эзра. А глаза его смеялись, просто неприлично хохотали… Ни следа былого отчужденья.
— Вы еще скажите, что и ездером не управляли никогда, — не скрывая досады, заметил Питирим.
— Вот тут вы и ошиблись: ездером я пользуюсь все время, без него здесь — пропадешь. Но езжу в одиночку — уж такая, понимаете, специфика работы… Просто нынче попросили: мол, доставь, дружочек, сделай одолжение, больше и некому. А вы, наверное, решили: эдаким извозом я тут занимаюсь постоянно?
— Разумеется. И вы бы так решили, надо полагать. Но кто вас попросил? Ведь я же ничего не знаю! Ничего.
Некоторое время Эзра тер свои огромные ладони о штанины на коленях, словно в неподдельном, неожиданном смятении, а после пристально взглянул на Питирима. Взгляд был очень жесткий, упрямо-колючий, и от недавней доброжелательности в нем не осталось даже тени.
— Вы уверены, что вам и впрямь необходимо знать? — спросил он тихо.