Дети Истинного Леса
Шрифт:
– Кто? – Выпалил разгорячённый юноша, чувствующий, как у него под ногами начинает разгораться костёр.
– А вот этого я тебе не скажу. Быть может, вы пресечётесь в козьем храме, или пожмёте друг другу руки, когда принесёте мне дикарские поделки. Я пустил молодую кровь, и теперь посмотрю, придётся ли она мне по вкусу.
Глаза юноши нашли лежащую на столе карту, казалось, он прямо сейчас готов выбежать из «Вороньей Лапки» и броситься в погоню за первым кандидатом. Фарискир пальцем подтолкнул к нему сложенный пергамент.
– На твоём месте я бы как следует выспался и набрался сил перед предстоящей дорогой. Подумай над припасами и запасами воды, чтобы не пришлось хлебать мочу.
На этот раз Отцу Мельхирона пришлось воспользоваться двумя руками, чтобы поднять лежащие на столешнице ножны.
– Уверен, ты мастерски обращаешься с кинжалом, но меч придаст тебе дополнительной солидности и в два раза увеличит твой арсенал.
В состоянии немого изумления Синав принял ножны. Они непривычно отягощали руки. Он дёрнул за рукоять и слегка приоткрыл заточенное лезвие, не сумел удержаться и вытащил клинок целиком. Синее пламя запрыгало по острой стали.
– На будущее советую не доставать мечи в непосредственной близости от меня, кое-кто из птенцов может по привычке выстрелить из арбалета. – Фарискир хохотнул над своей фразой.
Синав спрятал меч, хоть ему и хотелось и дальше наблюдать игру синего пламени на его лезвии, и вовремя вспомнил про благодарность.
– Хвала убивающему металлу. – Проговорил он принятую в военных кругах присказку.
– Восславь эту убивающую сталь. – Фарискир ответил должным образом. Синий огонь плясал в его глазах. – Ты можешь быть свободен.
Синав поклонился, сжимая в ладонях обретённый меч. Окажись в этой комнате с десяток убийц, готовых напасть на Отца Мельхирона, он бы незамедлительно вступил с ними в схватку.
За закрывшейся дверью Синава поджидал один из молчаливых птенцов. Того совершенно не удивило, что у пришедшего безоружным гостя внезапно появились ножны с мечом.
– Я помолюсь о тебе Изменчивой Госпоже. – Пообещал Фарискир на прощанье.
2: Брызги и следы
Пирлоульские горы пересекают материк с севера на юг, неприступной стеной ограждая западную его часть от восточной. Мрачный скальный хребет проходит через множество владений, к его отросткам и склонам лепятся городки и деревушки, обитающие там люди чувствуют уверенность от того, что с одной стороны их прикрывают скалы.
Согласно установившемуся поверью оказаться на другой стороне Пирлоульских гор можно тремя путями. Первый ведёт через перевалы, принадлежащие ожесточённым и нелюдимым перевальным племенам, однако не у всякого путешественника хватит смелости избрать себе такую дорогу. Лишь отчаявшиеся и обезумевшие торговцы решатся на этот шаг, предварительно наняв себе в охрану целый вооружённый отряд, и то с большой долей вероятности их никем не обнаруженные кости превратятся в лёд на дне глубокой расщелины. Второй путь предлагает обход хребта с севера, где-то в том направлении лежит Голубая пустыня Ибиирь, о существовании которой любят рассказывать завсегдатаи таверн и других питейных заведений. Горы в этом месте сбрасывают свою высоту, и последние камни лежал полузанесённые голубым песком, в этом месте северный отрог можно просто перешагнуть, а затем приступить к утомительному возвращению на юг. Наблюдая за тем, как по левую руку Пироулы день ото дня будут восставать и тянуться к небу. Такое путешествие потребует немалого количества времени, к тому же ходящие о ибиирьских
Ну и последний путь проходит по крайнему югу – через чащобы Урлодакара. Трудно выделить естественную границу между горами и лесом: первые вгрызаются в сочную зелень, а второй уверенно карабкается по склонам и закрепляется на них. Такое расположение предопределило то, что Урлодакару предстояло стать мощным торговым узлом, связывающим восток с западом. Южный лес выполнял функцию соединительного моста, а потому не имел отказа в крупном и практически беспрерывном потоке торговцев, и славился своими длинными и шумными базарами, где невообразимым образом переплетались культуры многих отдалённых владений.
Здесь можно было встретить угрюмых послов королевского дома Аллатеста, стоящих возле палатки марбадских стекольщиков, здесь пропахшие пьянящим дымом вибурийцы соседствовали с татуированными Служителями Веры из Цебетаса, здесь можно было заметить знатного вельможу из Парящего Города и последнего нищеброда, пришедшего из Грязей. Тут от запахов кружилась голова, а глаза не успевали удивляться разнообразию выставленных товаров. Тут в ходу были монеты всех номиналов и фори. Тут продавались и покупались чудеса, взлетали и разбивались судьбы, заключались сделки и мирные договора.
Поразительно, что при этом никто словно и не желал обращать внимание на внешний вид и зловещую культуру самих урлодакарцев. Скорее всего, это объяснялось тем, что торговля предполагает некую безликость в отношениях покупателя и продавца, да и есть ли разница в том, кто даёт тебе деньги за твой товар: статный и высокомерный мудрец из Дрой-Тана или же уродливый урлодакарец. Деньги не потеряют стоимости в зависимости от того, кто являлся их предыдущим владельцем.
Однако Синав склонен был считать, что этому имеется ещё одно объяснение. Все эти стекающиеся сюда торговцы и дельцы знают, что базары Урлодакара – это золотая жила, из которой не черпает только глупый, они спешат сюда верхом, водой или же пешком привлечённые мечтами о богатой прибыли, готовые ради своего благосостояния терпеть вышедших из леса дикарей, но, как только их карманы наполняются, они резко разворачиваются и возвращаются в свои владения. Пришлецам нет необходимости терпеть урлодакарцев более, чем того требуют их интересы, они не представляют себе, что значит жить на границе с фанатично помешанными на своём культе урлодакарцами и с детства слушать истории о жутких жертвоприношениях, происходящих в лесах безлунными ночами. Людям из других владений просто незачем забивать свои головы блуждающими слухами. Вовсе не для того они прибывают на южный край мира.
По прошествии двадцати трёх лет жизни в голове Синава устойчиво сложилась именно такая картина. Во многом на такое мировоззрение повлияло географическое положение и его родных владений, заключённых в плотное кольцо соседствующих границ. Степной Цикат лежал в южной части материка и идеально подходил для разведения лошадей. Легенды о первых жителях этих мест сохранили память о диких табунах, свободно перемещавшимся по обширным и плоским территориям, говорили даже, что коней здесь приручили намного раньше собак. Неудивительно, что с течением столетий Цикат превратился в кузню, где ковали самую лучшую кавалерию. Цикатийские скакуны ценились за скорость, манёвренность и бесстрашие в бою, не меньшую ценность представляли конезаводчики и мастера, занимающиеся улучшением выведенных пород. При таких исходных данных цикатийцы обладали немалой силой, не стеснялись её демонстрировать, однако и их соседи имели в своём распоряжении мощь, сдерживающую норовистые амбиции королей конницы.