Дети Кремля
Шрифт:
Кого искала Светлана во всех этих и других приписываемых мужчинах? Сказочного царевича? Не задумываясь, почему сказки о царевнах всегда заканчиваются свадьбой, но никогда свадьбой не начинаются?
Неужели прав был жестокий поэт?
Женский поиск подобен бреду,
день короток, а ночь долга,
женский поиск подобен рейду
по глубоким тылам врага.
Неужели до тех пор, пока мужчины и женщины не перестанут ощущать врагов друг в друге, даже царевны будут несчастны? Или тем более — царевны?
Светлана поселилась в Америке.
В начале семидесятых вдова американского
Царевна усмотрела голый материальный интерес к себе в поведении вдовы Тейта и ее ближайшего помощника, архитектора Питерса, и этим объяснила свое замужество с Питерсом и этим же объясняет развод с ним.
Думаю, она сгустила краски, приученная отцом к мысли, что ею непременно хотят воспользоваться, и отвыкшая от этой мысли после смерти отца, а особенно в период индийского замужества. Светлана в Америке вновь в какой-то степени оказалась «на коне», а значит — приспособленцы тут как тут.
Американский архитектор оставил Светлане поистине царский подарок — дочь Ольгу.
И царевна опять побежала по земле, но уже с маленькой девочкой, искать не Царство Божие внутри себя, хотя давно была крещена в православии, а простое человеческое счастье.
Западный мир, разочаровавший собой Светлану, в свою очередь разочаровался в ней и закрыл кредиты, исчерпав для себя ее воспоминания.
Царевна растила девочку, билась об углы сначала американской, потом английской жизни, погружаясь в сомнамбулическое состояние духа, всегда свойственное людям континентального климата, поселившимся на британском острове. Ее все больше и больше тянуло к себе прошлое.
Англия, как никакая другая страна в мире, дает почувствовать иностранцу отстраненность от нее и принадлежность к жизни, откуда пришел. Знаю это по себе и отлично представляю, что происходило со Светланой перед тем, как она захотела побежать обратно на родину.
…Казалось, я нахожусь на некоей чужой сцене с незнакомыми мне участниками, выступаю в чужой пьесе, а моя собственная идет далеко-далеко, не слишком ощущая отсутствие персонажа…
Восьмидесятые годы.
Царевна побежала назад, домой, в прошлое, которого уже не было. Но оставалась еще форма, отлитая ее отцом: Советский Союз. Светлана была все та же: сильная, страстная, противоречивая, реликтовая. Она несла с собою правду об американской сказке, оказавшейся ложью, но там, куда она вернулась, этот опыт уже был не нужен — каждый искал своего опыта, желая преодолеть пошатнувшийся железный занавес, а сказка, исчерпанная постаревшей царевной, осталась всего лишь сказкой для неисчерпавших ее. Но это был родной мир, а в нем люди — огромная семья: дети, внуки, сестры, братья, племянники, Москва, Тбилиси, Гори, опять Москва.
Реликтовая… Странным клубком противоречий, впитавшим в себя все ее опыты, предстал перед близкими характер царевны. Некоторые родственники сомневались в ее здравом уме, замечая: манию величия: «Сиди тихо в своем Урюпинске, не вылезай, иначе будешь иметь дело со мной. В Грузию ездить не смей!» — приказывала она своему племяннику Евгению Джугашвили; манию преследования: «За мной везде следят чекисты проклятые», — жаловалась она близким; манию доносительства: Светлана после своего возвращения в СССР из Англии писала
Что ж, все в рамках ее прошлого.
Родственники говорят — она могла ударить по лицу официантку санатория за нерасторопность, устроить любую публичную сцену, ласкаться к человеку и тут же отматерить его: такие поступки роднят ее с братом Василием.
Она сумела возбудить против себя общественное мнение разных стран и разных людей.
«Непонятны восторги нашей прессы перед этой особой, не выдержавшей скромного патриотического экзамена, какой выдерживают у нас для того, чтобы торговать котлетами в гарнизонной лавке», — писал возмущенный американский офицер.
«Правильно сделали ее дети, что не захотели видеть такую мать, как Светлана Иосифовна, которая бросает своих детей. Нет прощения такой матери. За ссору с сыном она требовала выслать его на Сахалин. Ее бы воля, и расправилась бы она с сыном, как ее отец-палач со всем народом», — писала возмущенная советская женщина.
И много подобного.
Могу ли я понять такую Светлану Сталину? А нужно ли? Думаю, ее характер был бы неподвластен даже перу Шекспира для его пьес, где женщина всегда являлась лишь декоративным фоном, на котором разворачивались мужские страсти.
Светлана не ужилась с близкими, далекими, с каждым отдельным человеком и со всем советским народом. И она опять побежала за границу, теперь уже открыто, официально, при горбачевской перестройке.
Но куда убежишь от себя? Куда убежишь от незнания, что бег по земле не спасает бегущего, если он не знает, или не хочет знать, дороги к Небу.
Советская царевна сделала свой подарок английскому правительству: пошла в муниципальный дом престарелых, на полное социальное обеспечение этой страны. Мог ли Уинстон Черчилль, встававший с кресла при появлении Сталина в 1945 году во время Ялтинской конференции, когда делили Европу, предполагать, что его страна даст такой приют дочери советского диктатора?
Девяностые годы.
Царевна вновь возникает из небытия на экране, в телепередаче «Светлана — дочь Иосифа».
Смотрю и вижу, как она сильно больна, да не теми болезнями, что приписывают ей и какие записаны в ее английской медицинской карте, а той, единственной, простой, как правда, ностальгией по прошлому, настоящему, будущему, по всему, что случилось с ней, по всему, чего не случилось, по всему, что должно было случиться. И тогда кажется, что я совершенно понимаю ее, ибо точно такая же, хоть и не царевна. И множество таких. А жизнь проста, заключена в границах между первым криком ребенка и последним выдохом усталого существа, внутри же — лишь иллюзии…
Но жизнь не кончается.
По всему миру разносится весть — Светлана постриглась в монахини и живет в католическом монастыре в Италии. И тут же опровержение — ей не понравился строгий режим монастыря, и она покинула его. Оказывается, оба слуха — ложь.
Не удивлюсь, если завтра объявят, что она вышла замуж за какого-нибудь наследного принца и уехала с ним жить на остров. И это будет правдой. Могу предположить даже весьма молодого принца. Царевна не имеет возраста, ее постаревшее лицо и фигура лишь оболочка, а в сущности, она бессмертна, как всякая женщина, воплотившая себя в детях и книгах.