Дети Левиафана
Шрифт:
— Нет. Может и хуже. Хотя, с другой стороны, её интересует только власть, а не исправление чужих ошибок.
— Тоже неплохо, — Эйнар зевнул. — Рассказывай. Кстати, а ты не мог сбежать из боя на такой карете? Путешествовали бы с комфортом с самого начала. Ох, как же я жопу тогда стёр на той кобыле.
— Я бы прокатился верхом, — Людвиг высунул лицо в окно под дующий ветер. — Было бы…
Пахнуло горелым. Карета проезжала мимо деревни, вернее мимо того, чтобы когда-то было деревней. Она сгорела достаточно давно, но запах гари ещё силён. От домов остались только обугленные
— Значит, едем в правильную сторону, — пробормотал Эйнар. — Нам ещё можно повернуть?
— Слишком далеко мы забрались, — ответил Людвиг.
Часть 10. Чернила из крови
Глава 10.1
Глазторн ничем бы не отличался от остальных городов Стурмкурста, если бы не чудом сохранившаяся древняя постройка в центре — огромная Стеклянная Башня. Казалось, что, кто-то отломил её верхнюю часть и теперь оттуда торчат железные прутья, но здание всё равно такое высокое, что его видно издалека. Городские стены, каменные, грубые, толстые и низкие, кажутся типичными для таких мест, но ворота другие, не деревянные и не решётчатые, а из целого куска стали, как в древних убежищах. Всё поле перед стенами перекопано траншеями.
Людвиг отвлёкся от созерцания города и поправил ремни дедушкиной кирасы. Перед отцом нужно выглядеть, как на параде.
— Мне идти с тобой? — спросил Эйнар.
— Подожди снаружи.
— Удачи, Виги, — он только занёс руку, чтобы похлопать по плечу, но остановился и хмыкнул. — Лучше не буду, вдруг и правда отрубят.
Когда-то Людвиг был в восторге, что оказался в походе и ради этого был готов мириться с неудобствами военного лагеря, всей этой теснотой, грязью и вонью. Но сейчас уже нет того радостного предвкушения, как перед первым боем. Зачем он вернулся?
Он шёл к большому красному шатру, вокруг которого развевались знамёнами с четырьмя ромбами, соединяющимися в один. Такой же герб изображён на покрытых позолотой доспехах телохранителей герцога. Правителей Эндлерейна всегда охраняли рыцари Огненной кавалерии, но отец им не доверял и набирал собственную стражу.
Два гвардейца в шлемах с роскошными плюмажами, стоявшие у входа, скрестили украшенные алебарды.
— Стоять!
— Мне нужно пройти, — Людвиг показал перстень с печаткой.
Один телохранитель осмотрел кольцо и зашёл внутрь. Через несколько минут, растянувшихся на целые часы, он вернулся.
— Вас ждут, — гвардеец откинул полог шатра.
Как же не хочется входить, но глупо разворачиваться в самом конце. Вот и настал момент, при мыслях о котором в течение этих недель у Людвига замирало сердце.
Люди, разглядывающие большую карту, обернулись. Высокий мужчина, небрежно сидящий на стуле — Томас, наследник отца. Он из красивых Лидси, поэтому никогда не отличался особыми дарованиями, но хотя бы научился выслушивать советников. Томас приподнял бровь и тепло улыбнулся.
Генерал Ной из умных Лидси. В свои тридцать он, благодаря
Барон де ла Тристе жив, пожалуй, это чудо. Лорд-командор Стальной Гвардии и командующий Огненной кавалерии обзавёлся кучей новых шрамов взамен потерянного уха. Он кивнул. Рядом с ним стояли генерал Грайден из пехоты Леса, крепкий старик в полном латном доспехе, хороший друг дедушки, и генерал Макграт, возглавляющий конницу Ветра, изящный придворный в резной кирасе. Остальных Людвиг знал плохо.
Командующие расступились. Отец не изменился. Высокий лысый мужчина с глубокими морщинами у рта смотрел на сына, почти не моргая. Взгляд настолько ледяной, что доспех едва не покрывается инеем, а изо рта вот-вот пойдёт пар.
— Совет окончен, — не менее холодным голосом произнёс отец. — Всем спасибо.
Томас снисходительно похлопал брата по плечу, барон де ла Тристе кивнул на прощание. Всё ушли. Они с отцом наедине, во второй раз в жизни. В первый раз было, когда Людвиг сказал, что хочет служить в Огненной кавалерии. Тогда отец недоверчиво хмыкнул, но отнёсся к просьбе серьёзно и нанял учителя фехтования. А уже через месяц требовал результата.
Хотя нет, был ещё один случай. Людвиг рыбачил у маленького озера в дворцовом парке и попался отцу на глаза. Отец не рассердился, а показал, как правильно закидывать удочку. И даже не заругался, когда сын так ничего и не поймал.
— Тот бой должен был закончиться иначе, — герцог умел говорить громко и чётко, чтобы все его слышали, умел и произносить речи перед армией. Но в узком кругу он всегда говорил очень тихо. — Хвалённая Огненная кавалерия сбежала, а следом за ними остальная армия.
Он уселся за стол.
— Там погиб мой сын. Я долго оплакивал его, когда остался один. Но меня утешало, что он сложил голову в бою, как настоящий рыцарь. Я гордился им, — он медленно отпил из серебряного кубка. — Но у меня нет привилегии горевать, и я готовился к новым сражениям. И вот, мне приходит письмо от другого сына, что, оказывается, Людвиг не погиб в бою, он живой. Возвращается к тебе. Радуйся, отец.
Герцог взял в руки перо и посмотрел на лист бумаги перед собой.
— Сын не пал смертью храбрых, а сбежал. Забился в нору и жил в ней, как крыса. А потом, когда сполна прочувствовал жизнь дезертира и труса, решил вернуться. Радуйся. Твой сын жив.
— Я…
Отец швырнул в него кубок. Тяжёлая посудина со звоном отлетела от кирасы, залив лицо. На губах остался вкус дорогого вина.
— Не смей открывать рот при мне, — даже покраснев от бешенства, отец не повысил голоса. — Ты всегда был трусом и редкостным болваном. Лучше бы ты погиб. Я надеялся, что ты вырастешь мужчиной. Но увы.
Как в детстве, когда он отчитывал при любом промахе. А когда Людвиг изворачивался, чтобы сделать хоть что-то, за что папа будет им гордиться, становилось ещё хуже. Герцог взял перо и вписал что-то в лист, исписанный ровными строчками. Солнце светило сквозь шатёр, бумага казалась красной, и чернила отсвечивали кровью.