Дети лихолетья (сборник)
Шрифт:
Одна из его ран оказалась особенно тяжелой, и он долгие годы боролся за жизнь. Окончил учительский институт, чтобы воспитывать и обучать детей. Позже получил образование в Московском университете, работал в Хвалынске народным судьей.
Когда же Дмитрию Прокофьевичу бороться с недугом стало невмоготу, он… не поднимаясь с постели, решил сделать то, что, по призванию, не сделать не мог: начал долгий и трудный поиск белорусских детей, оказавшихся в дни войны в детских домах Хвалынска. Но, прежде чем в 1980 г. в Хвалынске состоялась первая встреча детей и их воспитателей, потребовались годы!
С трудом можно представить, как возможно было в его положении вести поистине титаническую работу: сотни писем отправлял Д. П. Захаров не только в Минск и Саратов. Во многие населенные пункты Советского
Хвалынец Д. П. Захаров
Именно к нему, человеку, прикованному болезнью к постели, обратились с просьбой установить имя человека, организовавшего спасение детей из Ратомки и Городища. И он взялся за трудный поиск.
Супруга Дмитрия Прокофьевича любезно передала В. Б. Разину подготовленную к печати статью «Кем и как были спасены дети из Ратомки».
Черкасов Михаил иванович – воспитанник пионерского лагеря «Ратомка»:
– Я с благодарностью вспоминаю дядю Моню и машиниста паровоза. Это они спасли так много детей, и благодаря им мы живем сейчас. В Минске, когда кругом все горело и кто-то предлагал ему бросить все и спасаться самому, дядя Моня крепко выругал того человека и продолжал наводить порядок: загонял выпрыгнувших из вагонов детей, строго приказывал не покидать вагона, бегал из конца в конец эшелона, интересуясь, не нужна ли кому помощь, а потом каким-то образом достал паровоз (до этого мы сидели в вагонах, а паровоза не было), договорился с машинистом пойти на риск, и тот буквально сквозь коридор бушевавшего огня, шедшего от горящих по обе стороны составов поездов – санитарного с одной стороны, и пассажирского – с другой, вывез детей в безопасное место. Люди кричали и гибли, но наш эшелон выбрался из этого ада без потерь…
Многие дети этого пионерского лагеря помнят, что подготовка и организация эвакуации детей – заслуга прежде всего начальника пионерского лагеря «Ратомка» или его заместителя. Их помнят, о них говорят и воспитатели, и воспитанники. Но кто они? Какова их дальнейшая судьба? Об этом хотят знать многие, однако до сих пор почти никому неизвестны их имена и фамилии.
Рассказывая о том товарище, который проводил эвакуацию детей, многие очевидцы называют его не просто человеком мужественным, сильным и необычайной воли, но и достойным самой высокой награды.
Ряд воспитанников в письмах пытаются воскресить в своей памяти хорошо известные когда-то фамилии уважаемых людей, но время уже сделало свое черное дело, нужная информация о июне сорок первого стерлась.
Инженер И. Я. Олейников (минчанин) помнит начальника пионерского лагеря как «энергичного молодого человека в сером костюме». Таким он выступал перед пионерами 23 июня, когда объявил об эвакуации и объяснял детям, как нужно себя вести.
Доцент Минского (так в письме. – В. П.) университета В. Г. Пикулик рассказывает, что одним из организаторов эвакуации пионерского лагеря был его начальник, энергичный мужчина среднего роста.
Владимир и Ренард Пикулики. 1944 г.
– К сожалению, – продолжает Владимир Григорьевич, – фамилии его я не помню. Почему-то вертится в памяти фамилия Рубиков, но, возможно, она далека от истины. Запомнилось, что начальник лагеря после 22 июня побывал в Минске, вечером 23 или утром 24 июня выступил перед детьми и сотрудниками лагеря и рассказал о том, что творится в Минске и как мы должны себя вести.
Заведующая детским садом № 38 Р. Г. Хармац и ее дочь М.
Как мы уже упоминали выше, рабочий М. И. Черкасов (Минск) считает, что на второй день войны начальник лагеря был призван в армию, а эвакуацию проводил его заместитель, которого, как он хорошо помнит, дети звали дядей Моней. «Если бы не дядя Моня, то мы бы все погибли», – заключает Михаил Иванович.
Доцент из Челябинска И. Г. Монгернштерн уверенно утверждает, а его поддерживают его отец и сестра, что фамилия начальника лагеря – Гальперин.
Вопрос об эвакуации детей из Минска уже поднимался на страницах газеты «Известия». В статье И. Дементьевой от 27 апреля 1976 г. «Письма о спасенном детстве» были приведены слова из письма бывшего ратомчанина инженера из Саратова И. М. Лейбмана о том, как умело провел начальник лагеря эвакуацию детей. И. М. Лейбман просил отыскать этого мужественного человека и от имени детдомовцев сказать ему большое спасибо. В конце статьи звучал вопрос: «Где вы, начальник пионерского лагеря “Ратомка?” Но в дальнейшем к этой теме «Известия» почему-то не вернулись.
Согласно решению Хвалынского райисполкома от 6 июля 1941 г., когда определилась судьба белорусских детей, их разместили по детским домам, в пункте пятом пятого параграфа записано: «Предложить т. Платкову сдать детей и все имущество прибывших с пионерлагерем т. Дятловской по акту». И все. Больше о Платкове ни слова.
Кто же такой Платков? На наши вопросы бывшие воспитанники и воспитатели детских домов отвечали, что человека с такой фамилией они не помнят и что у начальника пионерлагеря была фамилия, совершенно непохожая на эту.
«Ни фамилия Платков, ни фамилия Дятловская мне ни о чем не говорят и ничего не напоминают», – писал И. М. Лейбман и другие его товарищи.
Весной 1980 г. стало известно, что в поселке Узда живет бывшая пионервожатая Ратомского пионерлагеря С. В. Барталевич. Пишу ей письмо и вскоре получаю ответ.
«К сожалению, – писала С. В. Барталевич, – помочь вам в изыскании точных данных о пионерском лагере “Ратомка” за 1941-й год, о руководителях лагеря и организаторах эвакуации я не в состоянии. Было мне в то время 16 лет. Работала я в лагере пионервожатой всего лишь две недели. Фамилии начальника лагеря, воспитателей и воспитанников после стольких переживаний и стольких минувших лет позабылись. О войне мы узнали в Ратомке из передач по радио. Выступал В. М. Молотов. За некоторыми детьми в тот же день приезжали или родители, или родные.
Работники лагеря отправили детей на пригородном поезде в Минск, где формировался товарный состав для эвакуации минчан. В этих же вагонах дети и были отправлены в глубь страны. О дальнейшей судьбе детворы я ничего не знаю, так как от поезда отстала. По прибытии в Минск, предупредив начальника лагеря, я побежала домой лишь за тем, чтобы захватить с собой что-либо из вещей. Прибегаю, а вместо дома – развалины. Бомбежки, обстрелы, пожарища продолжались. Когда вернулась на станцию, поезда уже не было. Примкнула к большой группе людей, дошла до Смоленска. В Смоленске пошла в военкомат, заявила, что мне 17 лет (прибавила себе год), что хочу быть в солдатском строю. Воевать пришлось на разных фронтах. Имею боевые награды. Вот и все».
Прошло несколько месяцев, и, наконец, узнаем адрес старшей пионервожатой предвоенного Ратомского пионерлагеря Д. Л. Швейдель. Посылаем ей открытку, вскоре получаем ответное письмо. Дора Львовна поведала о том, что начальником лагеря был Айзик Абзалович Гальперин. Сразу же после объявления войны он уехал в Минск, откуда, получив необходимые указания относительно эвакуации, вернулся в Ратомку, провел с сотрудниками инструктаж и начал подготовку к эвакуации. 23 июня он был призван в ряды Красной Армии, дела передал своему заместителю Платкову Михаилу Давыдовичу.