Дети Морайбе
Шрифт:
– …в этот раз зашел слишком далеко. Я сам слышал, как Пиромпакди вопил на все здание. «Подать, – говорит, – мне голову этого Джайди на тарелке, совсем, мол, обнаглел».
– А ведь по пять тысяч дал своим парням за ту операцию. Каждому.
– И что им теперь с того? С ним покончено.
– Как-никак пять тысяч. Понятно, почему Пиромпакди на яд исходил – потерял-то, может, полмиллиона.
– А Джайди взял да вломился, как мегадонт. Старикан-то, наверное, думал, что капитан, как бык Торапи [72] ,
72
Бог Шива наказал гиганта по имени Торапа, превратив в быка, и сказал, что тот искупит проступок, когда будет убит собственным сыном Торапи. Торапи в Таиланде – нарицательное имя для неблагодарных детей.
– Теперь-то нет.
Эмико толкают, и она вздрагивает. Вот и конец – сейчас уронит палочки, и все тут же разглядят в ней пружинщицу. Толпились рядом, приваливались по-мужски самоуверенно, один даже – будто случайно, в давке – тронул за шею, но внимания не обращали, а теперь невидимость спадет, и она предстанет перед ними как есть – Новый человек с просроченным разрешением на импорт и уже негодными документами. Тут ее и отправят в переработку, быстро покрошат, как навоз или целлюлозу, и все из-за предательских движений, которые выдают не хуже, чем если бы на ней выделениями светляков было написано «пружинщица».
– Не думал я, что когда-нибудь увижу, как он стоит перед Аккаратом на коленях. Нехорошо это. Мы все лицо потеряли.
Они замолкают. Потом один замечает:
– А что это, тетушка, цвет у газа какой?
Та тревожно улыбается, дочь – тоже.
– Как же – мы на прошлой неделе министерству пожертвование сделали.
Эмико с трудом сдерживает дрожь – говорящий поглаживает ее по шее.
– Выходит, нам соврали.
Улыбка торговки вянет.
– А может, меня память уж подводит.
– Тогда надо бы твои счета проверить.
– Уж вы не утруждайтесь, я сейчас мигом дочку пошлю. Пока ходит – угощайтесь вот рыбой. Платят-то, наверное, мало, на еду не хватает. – Она берет с решетки и протягивает им двух жареных тиляпий.
– Ну, спасибо, тетушка. Проголодался я. – Завернув угощение в банановые листья, белые кители уходят. Эти двое шагают по ночному рынку, словно не ведая, какой ужас сеют вокруг.
Торговка перестает улыбаться, сует дочери в руки несколько батов и командует:
– Иди в полицейский участок и отдай деньги сержанту Сирипону, но только ему. И чтоб эти больше не приходили.
Место на шее, к которому только что прикасались, горит. Все висело на волоске, на страшно тонком волоске. Удивительно, как Эмико вдруг забывает, что за ней идет охота, как обманывается и считает себя почти человеком. Она быстро доедает лапшу. Откладывать больше нельзя – пора поговорить с Райли.
– Я хочу уехать отсюда.
Райли, не слезая с барного стула, поворачивает
– Правда? У тебя что же – новый хозяин?
Одна за другой приходят девушки – болтают, шутят, кланяются домику духов, некоторые делают подношения, надеясь, что встретят щедрого покупателя или богатого клиента.
– Нет. Но я хочу на север. В деревню к Новым людям.
– Это кто тебе о ней рассказал?
– Так она есть?
По лицу старика видно, что есть. Сердце Эмико начинает стучать чаще. Значит, правда.
– Все-таки существует, – говорит она уже увереннее.
Райли смотрит на нее, прищурив глаз:
– Может быть. – Он велит бармену Дэнгу налить еще. – Но хочу тебя предупредить – там в джунглях несладко. Если неурожай – едят насекомых. Охотиться не на кого, разве на птиц. Весь скот погиб от пузырчатой ржи и японских долгоносиков. Тебе надо все время быть поближе к воде, а то произойдет перегрев. Там страшно тяжело жить. Хочешь уехать – так найди себе нового хозяина.
– Меня сегодня белые кители чуть не поймали. Останусь – точно погибну.
– Я им плачу – ловить тебя не должны.
– Да нет, я ходила на ночной рынок…
– Какого черта ты там делала? Хочешь есть – ешь здесь!
– Простите, Райли-сан, но я должна уйти. У вас есть связи, а мне нужно разрешение на дорогу, на проход через КПП.
Приносят выпивку. Райли делает глоток. На высоком стуле он похож на ворона – сама смерть и тлен; сидит и следит за своими шлюхами, которые готовят себя к ночной работе. Он смотрит на Эмико, почти не скрывая отвращения, будто на кусок собачьего дерьма, прилипшего к подошве, потом отпивает из стакана и говорит:
– На север ехать тяжело. Ужасно дорого.
– Я заработаю.
Райли молчит. Бармен, закончив натирать стойку, подзывает помощника, и они вдвоем достают ящик со льдом от производителя роскоши «Джай йен, нам йен». Холодное сердце, холодная вода.
Райли протягивает стакан, Дэнг со звоном опускает туда пару кубиков. Эмико смотрит, как стремительно тает только что вынутый из ящика лед, как бармен подливает старику воды. Она вся пылает изнутри. В открытые окна клуба не задувает ни ветерка. Здание еще не успело остыть – от стен и пола так и пышет жаром, желтобилетники – закрутчики вентиляторных пружин пока не приходили.
Эмико, изнывая от перегрева, смотрит, как пьет Райли, и жалеет, что не умеет потеть.
– Кун. Прошу вас. Простите. Пожалуйста… дайте попить холодного.
Старик делает еще один глоток и наблюдает за приходящими девушками.
– Содержать пружинщицу – чертовски дорого.
Она рассчитывает разжалобить его смущенной улыбкой. Наконец Райли раздраженно бросает Дэнгу:
– Ну, налей.
Бармен подает бокал ледяной воды. Эмико заставляет себя не набрасываться – сначала прикладывает к лицу, к шее, чуть не стонет от удовольствия, потом отпивает, снова прижимает к себе и держит, как бесценный талисман.