Дети немилости
Шрифт:
Юцинеле лежала на потолочной балке, обхватив её ногами. У неё оставалось ещё пять метательных ножей и два белых кольца на аллендорской боевой ручнице. Два заклинания небесного огня, бьющие лучше арбалетного болта, на две сотни шагов, и способные разнести в пыль даже скалу. Почти истощённую ручницу ей отдал Наргияс, уходя к башне. Богатый подарок.
В двухстах шагах от овчарни прорезало гору узкое, от плеча до плеча Неле, ущелье, по дну которого бежал ручей. Боком там мог протиснуться взрослый воин. Если чаары попытаются зайти сзади, через ущелье, Неле обрушит
Ручница — для дела.
Не для того, чтобы защищаться.
Юцинеле снова пересчитала ножи, кончиками пальцев поглаживая бархатистую оплётку рукоятей. Пять ножей — это, если повезёт, пять чааров. Даже из настоящих воинов мало кто лучше неё управляется с таянскими летающими ножами… Ещё есть кинжал. Только кинжал не считается. Вряд ли его удастся метнуть, он слишком тяжёлый и предназначен для другого. Кинжал — это значит, нужно подходить вплотную; значит, только один на один. С одним большим, неуклюжим чааром она справится, но если поблизости окажется второй…
Пять ножей.
Неле шёпотом нарекла им имена.
Ветер менялся. Совсем недавно отсюда, из бывшей родильной хижины, прилепившейся к крутому склону — повыше над долиной, поближе к небу, — ясно слышались вопли чааров, штурмовавших башню каманара, и боевые кличи тех, кто оборонял её. Возгласы не стихали, и это значило, что сражение ещё идёт. Слышно их стало хуже.
Неле взобралась на балку и прошла по ней к противоположной стене. Пыль и грязь влажной коркой скопились по краям маленького оконца под самой кровлей, но вовсе не поэтому таянка не приближалась к нему вплотную, поглядывая, что творится снаружи. Из хижины видно было ущелье; стало быть, и из ущелья видели хижину.
Если чаары не отыщут этот путь, по нему смогут уйти жители камана — те, кто останется в живых. Разведчики, ходившие ночью через осыпи, сказали, что сюда идёт весь Чаарикам, гонят женщин и скот. Несколько сотен, что напали сейчас — это передовой отряд, два или три совсем диких кама, те, с кем даже сами чаары предпочитают не иметь дела. Их перебьют. Но к вечеру подойдут остальные; и если каманар с отрядом не успеет вернуться к вечеру, долина падёт.
Чаары не отступят.
Им некуда отступать.
…мелкий блик затрепетал и погас. Острым боковым зрением Юцинеле приметила его. Мускулы её напряглись, полая металлическая палка ручницы заскользила в мигом взмокшей ладони.
Там. В ущелье. Чему там блестеть? Пора стрелять? Или нет? Если она выстрелит и обвалит проход, то своими руками запрёт всех здесь, в долине, потому что обе большие дороги уже перекрыты. Если она не выстрелит, то чаары зайдут с тыла. Если она выстрелит, её обнаружат. Если не выстрелит, может, получится убежать…
Последняя мысль, пыльной тенью скользнувшая по краю сознания, подействовала как оплеуха. Неле вздрогнула и стиснула зубы. Хороша же она!
«Ааа!» — кричали далеко внизу, в долине, где бились за башню. «Ча-а-ри-кам! — выводил кто-то с глоткой как у горного демона, рёвом зачинающего лавины. — Ча-а-ри-ка-ам!..»
«Чаары —
…первый чаар вышел из ущелья.
Крупный, гибкий и тихий, как барс, он переступил по камням, оглядывая пустой склон, и нырнул в тень скалы. Неле, распластавшаяся на балке у оконца, ещё миг следила за ним глазами, а потом беззвучно, бесслёзно заплакала от горя. Это слишком сильный и страшный чаар, его ни за что не убить кинжалом. Может, он даже увернётся от метательного ножа.
Второй был намного старше, с седой головой. Кажется, левая рука у него висела — раненая или высохшая. У Неле немного отлегло от сердца.
Стрелять было ещё рано.
Юнэ, старшая жена каманара, родила первенца-сына. Счастлив был Арияс — и втройне счастлив, видя, как растёт в его доме отважный воин. Но следом одну за другой рожала Юнэ дочерей, и муж охладел к ней. Когда, третья по счёту, на свет появилась Юцинеле, он перестал приходить к старшей жене. Некрасивым было дитя, и каманар решил, что Юнэ, хоть и совсем молодая, уже изрожалась. Не сыскивалось у него любви для дочерей, безразлично было, выживут они или умрут.
Однажды таянцы соревновались в искусстве верховой езды. Необъезженная лошадь взбесилась под неопытным седоком и понеслась, не видя дороги. На пути у неё стояла четырёхлетняя Юцинеле и смотрела, не шевелясь, точно околдованная.
Ей крикнули, чтобы уходила с пути, но никому и в голову не пришло выхватывать слишком глупую девочку из-под копыт. Не хочет жить — значит, такая её судьба.
Когда взмыленная лошадь оказалась совсем близко, маленькая Неле, не торопясь, отошла в сторонку — отошла, повернулась и таким же заворожённым взглядом уставилась на удаляющийся круп.
Ни злосчастный наездник, ни дочь не интересовали Арияса: он смотрел лишь туда, где горячил коня, лучший из всех, его старший сын. Но рядом с каманаром стоял Наргияс, верный его побратим, а он был мудрее седого старца. Многое вмещалось в его глаза и душу.
— Хорошей женщины из неё не вырастет, — задумчиво проговорил Наргияс, глядя на некрасивое личико и костлявое тельце дочери Арияса.
— Мужчины тоже, — со смехом ответил каманар.
— Женщин в камане много, — сказал побратим. — А воинов мало.
Так Неле стала воином.
…Она представила, как чаары идут по ущелью: трудно переступая по каменистому руслу, шаг за шагом, порою боком протискиваясь меж скальными выступами, по колено в стремительной ледяной воде. Молчащие, с серыми лицами, идут чаары, многие — в недавних ранах. Бессильная ярость тлеет в диких глазах. Они идут, чтобы силой мечей добыть себе новый дом. Нет больше Чаарикама у них за спиной. За спиной у них тьма, перед которой самый могучий и жестокий чаар не страшнее полевой мыши…