Дети-одуванчики и дети-орхидеи

Бойс Томас

Теперь, разработав протокол эксперимента, мы начали использовать его для обнаружения невидимого и скрытого, а также для применения полученных в лаборатории показателей реактивности в широкомасштабных эпидемиологических исследованиях – в условиях повседневной жизни детей. В отличие от лабораторного протокола, в этих исследованиях оценивались естественные стрессоры социального окружения. Это реальная жизнь, а не лабораторные суррогаты, и стрессоры связаны с измеримыми различиями в здоровье, заболеваемости и развитии детей.

Поскольку мы хотели изучить различия реакций на стресс в реальных условиях, вначале мы отбирали детей в школах и муниципальных округах, а не в детских больницах. Группа детей – пациентов педиатров также интересна и достойна исследования, особенно в отношении

этиологии специфических заболеваний и расстройств. Но мы хотели разобраться в последствиях настоящего стресса и различий в реактивности – как они проявляются в нормальной, в целом здоровой популяции. Мы изучали распространенные неблагоприятные факторы в обычных условиях, а также их влияние на общие формы заболеваний, травм и нарушений в жизни нормально развивающихся детей. Поэтому мы обратились к типичным группам в обычной, типичной обстановке.

Итак, наши исследования сосредоточились на дошкольниках, воспитанниках детских садов и учениках начальных классов. Каждую осень легионы этих детей, готовых к учебе, с сияющими глазами окунаются в гигантские, многослойные волны энергии, броуновского движения болезнетворных микроорганизмов и страстного желания учиться. Истинными, хотя и невоспетыми героями любого временного сообщества (о чем мы подробнее поговорим немного позже) становятся учителя, которые как-то ухитряются превратить этот хаос в структуру. Они выхватывают обучение и открытие из власти пандемониума и выковывают некое подобие цивилизации в оглушительной средневековой какофонии социальных отношений младших школьников. Ни одна лаборатория не может сравниться с детским садом или подготовительной группой.

Таким образом, два наших первых исследования были посвящены изучению связи детских инфекционных заболеваний со стрессом, реактивностью и здоровьем. Одно мы проводили в Исследовательском центре охраны детства Мэрилин Рид Люсии для дошкольников при Университете Калифорнии, Сан-Франциско, а другое – среди воспитанников детских садов Сан-Франциско. В первом исследовании мы тестировали детей от трех до пяти лет в маленьком чуланчике без окон, расположенном позади центра. Мы проводили интервью и задавали родителям вопросы о различных семейных стрессорах и трудностях. Затем мы оценивали частоту и тяжесть респираторных заболеваний (простуды, отиты, приступы астмы, воспаление легких и т. д.) на основе еженедельного осмотра детей, который проводила практикующая педиатрическая медсестра. В опросники для родителей были включены пункты, касающиеся стрессовых событий в жизни родителей и детей (например, смерть любимого человека, плохое обращение с детьми в школе, переезды, разводы родителей, случаи недержания в школе), а также более стабильные, но неблагоприятные факторы – финансовые проблемы семьи, случаи издевательств, семейные раздоры или депрессия родителей.

Мы размышляли над возможными объяснениями и спрашивали себя, как у одного и того же типа детей может наблюдаться самая высокая и самая низкая заболеваемость.

Для второго исследования мы приглашали детей к нам в лабораторию за одну-две недели до начала их учебы в подготовительной группе и через неделю-другую после. У пятилетних детей в это время часто возникают проблемы адаптации и развития. Они сталкиваются с новыми, захватывающими, но иногда сложными и вызывающими стресс социальными отношениями с двадцатью или тридцатью незнакомыми ровесниками. Начало учебы в подготовительной группе часто сопровождается новыми требованиями к поведению, погружением в серьезную учебу и воздействием множества респираторных и других патогенов. Все это становится непростой задачей для маленьких организмов и умов – своего рода шторм социальной неопределенности, новых обязанностей и опасного воздействия микроорганизмов и заболеваний.

За неделю или две до и после начала учебы мы брали у детей анализы крови. Нам было интересно, как изменяются функции иммунной системы в результате активации обеих систем реакции на стресс. Частоту заболеваний мы рассчитывали на основании опросного листа, в котором родители раз в две недели отмечали симптомы респираторных заболеваний у детей.

Мы предполагали, что дети, демонстрировавшие более выраженную реакцию «бей или беги» и повышенный уровень кортизола в лабораторных условиях или же изменения иммунной функции,

будут чаще и тяжелее болеть – ведь они попадают под воздействие повышенного стресса, неблагоприятных факторов и потрясения. Мы ожидали, что самые тяжелые респираторные заболевания поразят детей, у которых отмечено сочетание выраженной реактивности на стресс и высокого уровня естественного семейного стресса. (На следующей странице графически изображены общие результаты обоих исследований.) Как и предполагалось, самыми болезненными оказались те дети, повышенная реактивность которых сочеталась с более сложными условиями в семье. Необычно высокая частота и тяжесть респираторных заболеваний у таких детей соответствовала совместному влиянию внутренней биологической восприимчивости и внешнего воздействия семейных стрессоров.

Но кое-чего мы не предполагали, и это вызвало у нас огромное изумление. Оказывается, такие же высокореактивные дети, которые жили в спокойных (предсказуемых и благоприятных) домашних условиях, демонстрировали самую низкую частоту респираторных заболеваний. Они болели еще реже, чем низкореактивные дети из спокойных семей! Их заболеваемость была не просто ниже по сравнению с детьми из более стрессового окружения, но самой низкой вообще. Высокореактивные дети были либо самыми болезненными, либо самыми здоровыми в зависимости от социально-эмоционального характера их семьи.

График, демонстрирующий частоту респираторных заболеваний у детей в зависимости от неблагоприятных социальных факторов и уровня реактивности на стресс. Дети-орхидеи с высоким уровнем реактивности системы «бей или беги» или иммунитета проявляли либо самую высокую, либо самую низкую частоту респираторных заболеваний в зависимости от величины воздействия стресса. У детей-одуванчиков со средней или низкой реактивностью наблюдался только умеренный уровень заболеваемости и при сильном воздействии стресса, и при слабом.

Сначала нас поставили в тупик похожие результаты двух исследований. Мы размышляли над возможными объяснениями и спрашивали себя, как у одного и того же типа детей может наблюдаться самая высокая и самая низкая заболеваемость. Я навсегда запомнил холодную осень 1993 года в Университете Калифорнии в Сан-Франциско, когда мы втроем – Эбби, наш научный помощник Жан Женевро и я – почти буквально ломали голову над этой загадкой, заполняя доску графиками и рисунками, царапая логические доказательства и энергично обсуждая возможные объяснения. Предметом спора стали два совершенно разных варианта интерпретации наших данных.

С одной стороны, вполне понятно, что дети, так сильно реагирующие на искусственные стрессоры в лаборатории, будут больше болеть в естественных условиях, при более выраженном воздействии неблагоприятных факторов и стресса. Последнее было предсказуемым – хотя до этого момента неизвестным – следствием первого. С другой стороны, в нас зрело почти интуитивное чувство, что эти высокореактивные дети в благоприятных домашних условиях могут стать даже здоровее своих сверстников в силу реактивности, или отзывчивости, на хорошую и заботливую обстановку. Неожиданно мы поняли, что лучше смотреть на одно и то же явление с разных сторон, и нашли потрясающее объяснение. Здесь не было сравнения «или то, или другое», скорее – «и то, и другое», потому что дети, которых мы исследовали, обладали тонкой восприимчивостью и к неблагоприятным факторам, и к располагающей, доброжелательной обстановке. Они увядали в плохих условиях и процветали в хороших по одной и той же замечательной причине: эти дети были более открытыми, восприимчивыми, чувствительными к сильному влиянию, и к хорошему, и к плохому; к влиянию тех условий, в которых они жили и росли. Вот он, момент, на который надеется и который предвкушает каждый исследователь, – внезапное прозрение! Оно меняет все представления, примиряет непримиримое, словно гармоничная музыкальная каденция, которая приводит в порядок диссонантный аккорд.