Дети погибели
Шрифт:
– Это куда же, сухопутная твоя душа, ты нас завёз? – спросил он.
И тут же ощутил сильнейший удар в спину. Николай с размаху упал лицом в грязь, на него сверху навалился кто-то. Пахнуло перегаром, в ухо рявкнули:
– Лежать! Молчать!
По многим признакам – по запаху мокрой казённой шинели, по перегару, по повелительному голосу – Николай внезапно всё понял и крикнул:
– Ловушка! Жандармы!
Больше он ничего не успел сказать: тяжелый приклад крынковской винтовки пригвоздил его голову к земле.
Акинфиев
– Кто здесь? Не подходи!
И, не дожидаясь ответа, выпалила в темноту.
И тут же упала, сбитая с ног возчиком.
Сверкнула молния. На миг белая вспышка высветила тёмное лицо возчика, бороду – лопатой. Блеснули маленькие «литераторские» очочки.
– Не бабье это дело, – проворчал возчик, поднимая револьвер.
Акинфиев вздрогнул. Он уже слышал об этом человеке. И почему только он не узнал его сразу?
– Идочка, беги! – крикнул Иван Петрович, отталкивая супругу за угол экипажа. И бросился на возчика. Но не успел сделать и двух шагов: длинный огонь, метнувшийся ему навстречу, остановил его. Акинфиев почувствовал, будто громадный кузнечный молот с размаху ударил его в грудь.
– Идо… – выговорил Иван Петрович, падая, и отказываясь верить, отказываясь понимать, что это и есть ОНО: конец, гибель, небытие.
Он опрокинулся на спину и остался лежать на чёрной липкой земле. И ливень сразу же наполнил водой его глазницы до краёв.
– Бабу держи! Бабу! – завопил чей-то голос.
– Да их две было! – ответил другой.
– Вот обеих и держи, мать-перемать!.. Уйдут!
Какие-то тени заметались во тьме, затрещал кустарник, потом ударил винтовочный выстрел.
– Попал?
– Попал вроде…
– А вторая иде?
– Должно полагать, сбёгла…
В темноте еще некоторое время возились, матерились, что-то искали…
Возчик угрюмо склонился над Акинфиевым. Рядом с ним присел на корточки жандармский офицер.
Возчик покосился на него. Сказал странным, почти ласковым голосом:
– А что, вашбродь, может, мне и тебя тут, с имя рядом, положить?
Офицер побледнел, отшатнулся. Выговорил, вздрогнув:
– Ты что это, Илья?
– А ништо! Шучу я, вашбродь…
– «Шучу»… Однако, шутки твои…
Он не договорил, замолк.
Возчик погрузил два пальца в воду, стоявшую в глазницах Акинфиева, и одним ловким, точным движением закрыл ему веки.
Посмотрел на офицера.
И внезапно, раззявив перекошенный рот, страшно и дико захохотал.
КОНСПИРАТИВНАЯ КВАРТИРА «Народной воли».
(10-я линия Василевского острова).
– Я не понимаю… Не понимаю… – «Надя», она же Соня, лежала на диване, прикрыв лицо подушечкой. Лицо было мокрым от слёз.
Михайлов молча ходил по
– Николая жандармы пощадили, только избили сильно, а Петеньку – убили! Из моего же револьвера!..
– И не только Петеньку, – буркнул Михайлов.
– Да… И жену его тоже…
Она снова заплакала, кусая губы: она очень не любила, когда кто-то видел её слёзы.
– Быстра ты, Соня, разумом, – сказал Михайлов. Запнулся о стул и переставил его. – Да и я тоже хорош.
– Так ведь поначалу всё ясно было! Носит записочки на кладбище, да ещё в такое удобное потайное место… Курьер их забирает. Неужели и правда министр – за нас?
– «За нас»? Господь с тобой. Он не за нас! Он – против Дрентельна! – повысил голос Михайлов; это случалось с ним крайне редко.
Он запнулся об очередной стул и с треском отбросил его.
– Хорошо ещё, что хоть ты цела, – сказал Михайлов; упражнения со стульями его слегка успокоили. – И Оля с Сашей… Эх, напрасно ты со мной не посоветовалась.
– Когда же советоваться было? Петенька внезапно решил на прогулку отправиться – самый удобный случай.
– Случай – для чего? Пристрелить его, что ли, в петергофской Александрии?..
Соня подняла голову. Слёзы высохли.
– Нет! Я же говорю: допросили мы его, и отпустить хотели!
Михайлов неожиданно снова наткнулся на стул и отбросил его уже с такой яростью, что Соня вздрогнула и невольно села на диване, закрываясь подушечкой и поджав под себя ноги.
– Такие дела единолично никто решать не может! – почти закричал Михайлов. – Ты и себя подставила, и Николая, и Олю с Сашей!..
– Ну… Николай пока на Фонтанке… Ещё неизвестно, что дальше будет. Улик-то у них нет. Ну, просто попутчик случайный, вместе с Акинфиевым на вокзал поехал по непогоде…
– Ага. Попутчик. И ты – попутчица… Только подумай же сама: почему они непременно решили Акинфиева убить? Заслуженного человека, знакомого с самим Дрентельном, да и не только с ним!.. Значит, для НИХ он опаснее был, чем ты с Николаем! Понимаешь?..
Соня насупилась.
– Понимаю. И не кричи так, пожалуйста.
Михайлов посмотрел на неё. Поднял стул и сел на него верхом. Поворошил шевелюру, подёргал себя за усы.
– Ничего ты пока не понимаешь. И я – тоже, – тихо сказал он.
Посидел молча.
– Как ты думаешь, – спросил вдруг. – Почему Маков сам этим делом занимается? Почему не товарищ министра, какой-нибудь Чередов?
– Ну… Может быть, потому, что его главного помощника убили. Как Акинфиев рассказал. Ну, того – Филиппова. Я тебе говорила.
– Да-да, помню. Его, по словам Акинфиева, жандармы и убили. Но Макову-то что за дело? Расследование идёт, ну, пусть даже полиция ведёт параллельное расследование, негласно… Но почему он сам, почему никому не перепоручает?
Соня подумала.