Дети пустоты
Шрифт:
— Нет, нет и еще раз нет! — опять подпрыгивает толстяк. — «Новая метла», которая всякий раз выметает сусеки и амбары «до основанья, а затем» начинает с нуля новый цикл, — слишком большая роскошь по сегодняшним временам. Стало быть, нужен некий институт, некий механизм, возможно, что и внегосударственный, внесистемый, который бы играл роль стабилизатора, как магнитное поле Земли стабилизирует стрелку компаса. Что это будет за механизм? Сложно сказать. Церковь, при всем уважении к ее устоям и традициям, так и не стала объединяющим общество фактором, об этом красноречиво говорит количество верующих. Общественная палата
— В жопу ваши ценности! — сверившись с бумажкой, басит человек-гора. — У России свой путь, своя дорога. Мы не будем равняться на всяких европейских жабоедов и еврейских олигархов с Уолл-стрит! Нет мировой закулисе, слава России!
— Перебор, — морщится толстяк.
— Да? — Человек-гора морщит кожаный лоб, тасует листочки, как карты. — А так? У России свой путь, своя дорога. Она ведет в будущее, в светлые дали, где наш многонациональный народ наконец-то будет счастлив!
— Это лучше, — кивает толстяк, приглаживая растрепанные патлы. — Ну что, коллега, по-моему, мы очень продуктивно пообщались.
— Согласен.
— Вы только подбавьте немного националистской риторики, избиратель это любит.
— А вы про пидоров чего-нибудь вверните, — усмехается человек-гора. — Что за либерал без рассуждений о правах пидоров?
— Хорошо, — кивает толстяк. — Итак, до завтра?
— До завтра.
Пухлая лапка толстяка тонет в ручище человека-горы. Прихватив бутыль с виски, человек-гора, не глядя на нас, выходит из класса. Волосатый, наоборот, обращает внимание на посторонних.
— Антоша, это кто?
— Агитаторы, Аристарх Львович.
— А-а, ну чудно, чудно! Молодые люди, пожалуйте на инструктаж…
Глава шестнадцатая
Целые руки
— …Румыния так Румыния, — бормочет Губастый, сгребает со стола вырезанные на молочно-белом пластике трафареты и плетется к выходу.
Сапог догоняет его в дверях, дергает за оттопыренное ухо.
— Чудило, ты че?
— Да страна нам досталась какая-то… — Губастый кривится. — Пятая волна расширения НАТО. Вечный сателлит, короче.
— Короче, дело к ночи, — ржет Сапог.
Он ничего не понимает и, как обычно, решает, что не стоит напрягаться.
Мы выходим из желтой двухэтажки, где располагается избирательный штаб кандидата в депутаты Петра Халла, и бредем по улице к железнодорожному вокзалу. Хочется есть, сырой ветер толкает нас в спины. Шуня музыкально гремит шариками в баллонах с краской, Сапог напевает что-то про короткие юбчонки, Губастый рассматривает новенькие трафареты. Пока суд да дело, я прикидываю, сколько мы сможем заработать за день. Волосатый москвич-пиарщик по имени Аристарх, когда проводил инструктаж, сказал, что за одну подтвержденную надпись штаб платит сотку. Но трафаретить нужно не абы где, а в обозначенных местах — на заборах у дорог, на опорах мостов, на воротах.
— И упаси вас бог
«За день мы свободно заделаем штук сто трафаретов, — размышляю я. — Сто по сто — это будет десять тонн! Десять! Хватит и на билеты, и на пожрать. А Тёха, когда отправлял нас сюда, сказал, что если мы косую срубим — хорошо…»
Радужные мои мысли прерывает Сапог. Выхватив у Губастого трафареты, он уверенно тычет ими в серый забор, огораживающий автостоянку.
— Че тянуть, айда нашляпаем!
Губастый пытается возразить, но мы уже мчимся к забору. Трафаретов у нас четыре. На двух больших — слово «Румыния», разбитое пополам. На остальных — стихи и подпись. У стихов буковки поменьше, а подпись опять крупная: «Петр Халл». Волосатый пиарщик по секрету сказал, что это поэтический псевдоним будущего депутата, а настоящая его фамилия Халицеров. Он владеет таксопарком, двумя магазинами и издает за свой счет сборники стихов.
Когда нам выдали трафареты, Губастый удивился:
— Но вы же вроде как демократы?
Аристарх взмахнул ручками:
— Молодой человек, наша главная задача — пройтись по всему электорату. Либерально настроенную часть избирателей привлечет демократическая риторика, а обыватель решит, что наш кандидат — твердый государственник. Ваша задача — донести до народа его гражданскую позицию. И вообще, нечего рассуждать, идите работайте. Инструктаж закончен.
Сапог и я прижимаем трафареты к забору, выбрав место посуше, Шуня снимает колпачки, по очереди красит буквы — и наши пальцы — черным и красным. Сняв трафареты, мы отходим, чтобы насладиться творением рук своих. За спиной громко и обидно смеется Губастый. На заборе в два цвета значится: «ынияРум — ‘‘шестерка’’ НАТО. Соседа такого России не надо! Петр Халл».
— Косяк, — бормочет Сапог.
Шуня хихикает. Я беру у нее баллон и закрашиваю наш дебют. Потом мы «набиваем» стихи кандидата Халла заново. Как говорится — с почином…
Вскоре видим шикарное место, будто специально предназначенное для нас, — белую каменную тумбу посреди скверика. Наверное, раньше на этой тумбе стояла какая-нибудь «девушка с веслом», а теперь нет ничего, только высится серый снежный малахай.
Радость оказывается преждевременной — тумба уже попала в поле зрения агитаторов «нашего» кандидата. На побелке грозно синеют слова: «Польша — нелепая, злая страна. Тявкает так, будто Моська она». И, естественно, подпись: «Петр Халл». Видимо, какая-то группа забрела не в свой район.
— Уроды, — разочарованно констатирует Губастый.
Снова бредем по улице. Мимо проносятся разномастные машины, окутанные облаками грязных брызг. Спешат по своим делам горожане. Сисястая девка на большом рекламном щите предлагает «окунуться в атмосферу гламура».
— Шуня, а гламур — это че такое? — спрашивает Сапог.
— Это когда красиво и на халяву, Сапожок, — улыбается та в ответ.
— О! — Сапог показывает на коричневый железный гараж, притулившийся у беседки во дворе пятиэтажки. Некий местный Ромео размашисто начертал на нем: «Надя! Я тебя люблю!»