Дети рижского Дракулы
Шрифт:
– А можно я к нему быстро сбегаю? – отчего-то вдруг решив исправить свою оплошность и повидать друга детства, попросила Соня. – Тут ведь через улицу? В первом доме полицейская часть, на Парковой.
– Зачем это тебе, Соня? Не нужно занятого человека отрывать от дела. Да и рано еще. Присутственные часы еще не наступили. Собирайся-ка лучше на учебу.
– Я уже готова! Я… я хотела бы рассказать ему про Кам… учительницу. Я ее знала. Всякие сведения делу полезны.
– Соня, это убийство. Не нужно играться в сыщиков. Когда ты уже повзрослеешь? Восемнадцать стукнуло.
Повзрослеешь! Это
– А вот выйду замуж за Арсения, как ты того хочешь, и повзрослею, коли тот одолжение сделает – попросит руки убогой. Будет вам обоим радость, – и, развернувшись, зло впихнула Мольера на полку.
– Соня, Соня. – Николай Ефимович двинулся меж стеллажей, издав вздох, полный горького сожаления. – Я пойду немного посплю. Я ждал тебя, бодрствуя, до трех часов ночи. Устал. Позавтракай сама.
– Иди, папенька, я пока цветы полью и заказы рассортирую. Сегодня суббота, уроков мало.
Перед самым выходом в гимназию Соня столкнулась с Мильке, поставщиком книг, прибывшим на одноместном экипаже, позади которого плелась груженная свертками подвода.
– Нет ли посылки с последними романами Жорж Санд? – запыхавшись, спросила она. Поставщик заломил шляпу на затылок и улыбнулся:
– Есть, – и, спрыгнув с подножки, отвесил шутовской поклон, шляпой сметая пыль у ног девушки. – Мадемуазель будет рада узнать, что у госпожи Санд было написано продолжение «Лукреции Флориани» – «Замок в пустыне». Я взял ее для вас.
– О, Роман Францевич, благодарю. А более никаких ее книг не привезли? В списках было еще три.
Таинственная мисс Тобин заказывала книги только на английском. В последнее время полюбила читать покойную госпожу Санд. Книг на русском она не читала. По крайней мере, в лавку Каплана не поступало ни одного заказа книг на русском языке.
– Только «Замок в пустыне»-с. Но, если надо скоро, – достанем.
Соня поблагодарила Мильке улыбкой и понеслась в гимназию, не переставая размышлять, комбинировать идеи и представлять, как они завтра с Даниловым отправятся в Синие сосны. Все, что Соня знала о таинственном, скрытом в развалинах поместье в Кокенгаузене – оно лежало сразу после кладбища со старыми квадратными крестами и мшистыми надгробьями и что его содержали англичане. Книги принимала экономка. За трехчасовую тряску в поезде и поставку нередко тяжелой поклажи она давала Соне в качестве чаевых полуимпериал. Таких у Сони набралось уже двенадцать.
В школе царило смятенное возбуждение. Классные дамы с тройным тщанием гоняли учениц, не давая им задерживаться в коридорах на переменах между уроками. Субботний день был коротким. Соня с трудом высидела Закон Божий с нудным бормотанием отца Анисима, еще не старого, но со своей апостольской бородой и унылым, сонным выражением лица казавшегося древним старцем.
Потом должен был идти урок живописи. Его перенесли в класс математики (верно, потому, что комната для живописи была опечатана полицией, тотчас рассудила Соня). Вместо Камиллы Ипполитовны пришла классная дама Варвара, приволокла голову Аполлона, села за учительскую кафедру и велела изобразить грифелем
Девочки нехотя достали рисовальные тетради.
Весь урок Соня больше работала ластиком, нежели карандашом, так ничего и не изобразив, и получила от Варвары выговор с обещанием оставить Соню мыть полы. Голова ее была занята раздумьями, а тут добавилось еще одно занятие: слушать и прислушиваться. Вся превратившись в слух, Соня втирала в бумагу ластик, пытаясь урвать частички перешептываний классной дамы с постоянно возникающими лицами на пороге класса и разговоров, порой раздававшихся в коридоре. Заходили врач, учитель математики, какие-то незнакомцы.
В школе велось дознание. Участковый пристав второго городского участка по очереди допрашивал весь штат гимназии, расположившись аккурат в зале для живописи. Девочки сидели тише воды ниже травы. Все знали о смерти учительницы, и никто не смел обсуждать эту новость вслух. Но никто и не ведал, что именно она выкрала револьвер у кого-то из полицейских (а может, то был просто краденый или купленный в ломбарде? Хоть бы так!) и подложила его учителю истории.
Григория Львовича Соня еще не встречала. Но он был в гимназии, она успела заглянуть на перемене в пустой кабинет истории, заметив знакомый портфель у ножки учительской кафедры.
Третий урок, проведенный здесь же, в этой комнате, сменился четвертым. Учитель математики был очень рассеян и вместо дискриминанта стал сызнова объяснять квадратные корни. Девочки ни слова ему не сказали поперек, даже не хихикнули. Соня обеспокоенно глядела на их сосредоточенные лица, не понимая: смерть Камиллы или же вчерашняя выходка с револьвером сделала их чрезвычайно покорными? Словесность прошла более или менее в прежней манере, преподаватель был из новеньких, пришел на замену почившему старому слепому профессору, месяца еще не прошло. Он остался равнодушным к смятению в гимназии и размеренно декламировал правила композиции, несмотря на шум беготни и возгласы из коридора.
После молитвы, совершенно позабыв зайти к географичке Екатерине Васильевне, Соня двинулась на второй этаж в кабинет живописи. Путь ей преградила синяя фигура классной дамы:
– Куда вы, Соня? В кабинет живописи нельзя.
– Там полиция?
– Да, участковый пристав. Он ждет учителя математики, который сейчас у доктора Финкельштейна, приходит в себя. Ему резко плохо сделалось.
Соня насупилась, тотчас задавшись вопросом, отчего это учителю математики вдруг стало так нехорошо, что его отхаживает Дашкин папенька? Какие он имел отношения с Камиллой? А может, это он револьвер Грише подсунул? Надо его на предмет честности прощупать. С квадратными корнями вместо дискриминанта он сегодня был весьма подозрительным.
– Раз Вениамину Савельевичу нехорошо, я тогда зайду? Можно? – Она уже потянулась к дверной ручке, скользнув рукой под локтем классной дамы. – Я тоже знала Камиллу Ипполитовну. У меня есть что сказать его благородию полицейскому.
– Негоже, барышня, мешать полиции работать. Вот когда учениц станут допрашивать, тогда скажете все, о чем спросят. – Классная дама выпятила грудь, заставив Соню отшагнуть, расправила руки, облаченные в пышные рукава синего платья, решительно защищая дверь всей мощью своей фигуры.