Дети сектора
Шрифт:
Шейх покачал головой, грузно опустился на стул:
– Каковы наши планы, генерал?
Баранников ответил не сразу. Шагнул к шкафу, вынул початую бутылку виски, рюмки и тарелку с конфетами. Включил электрочайник.
– С вашего позволения я откажусь от спиртного. Я не спал двое суток. А вот двойной кофе выпью с удовольствием.
Генерал молча насыпал растворимый кофе в огромную чашку, залил водой, поставил напротив Шейха и пробасил:
– Вы говорите, что шлюз будет открываться, значит, есть смысл штурмовать Сектор
Шейх прервал его:
– Мои люди обещали его открывать наобум. Но все мы смертны, причем внезапно. Так что абсолютной гарантии, увы, я дать не могу.
Не замечая вкуса, Шейх прихлебывал кофе и уничтожал конфеты. Генерал мерил шагами комнату и курил трубку. Мансуров вынул сигаретную пачку, которую ему с возвратом дал парень, погубленный Коротковым:
– Не возражаете?
Генерал, конечно, не возражал. Он убирал микрофоны на трибуну и расстилал на столе подробную карту Сектора, приговаривая:
– Ах ты ж новообразование злокачественное! Но ничего, в этот раз мы тебя нагнем!
– Вы понимаете, – продолжил Шейх, – что даже при благоприятном исходе операции большая часть этих людей погибнет?
Генерал кивнул, протянул рюмку и чокнулся с чашкой Шейха:
– За удачу! – Смахнув навернувшиеся слезы, громыхнул Баранников и продолжил: – Туда пойдут только добровольцы. И знаете, все офицеры, которые тут были, согласны. Я думаю, от желающих не будет отбоя. Сами понимаете, гораздо мучительнее сидеть и ждать, когда тебя прихлопнут, чем самому что-то делать.
Докурив, Шейх склонился над картой спиной к двери.
– Рассказывайте свой план, может, что умное посоветую.
– Для этого я вас и вызвал. Я считаю, что колонн должно быть несколько. Как минимум шесть. В Сектор мы проникаем в районе Твери, а дальше отряды разделяются и сдедуют по западному и восточному направлениям, чтобы, тассказать, рассеять внимание врага. Естественно, взрывчатые вещества будут в каждой машине, и у каждого человека на случай, если, как вы говорили, металл поразит ржа…
В коридоре затопали, дверь распахнулась и с порога прокричали:
– Товарищ генерал! Скорее! У нас непредвиденное обстоятельство!
Яна не спешила покидать подвал, делала вид, что собирает аптечку, а сама наблюдала за гномом и профессором. Гинзбург похрапывал, прислонившись к стене и запрокинув голову, гном с любовью вытирал приборы от пыли.
Руки Яны по-прежнему дрожали, потому что в ее душе кипело возмущение. Если есть надежда, почему бы не попробовать еще раз? Мало ли что случилось? Вдруг люди на корабле просто не успели к передатчику? Ведь Мансуров говорил, что там время течет быстрее.
– Господин инженер, – проговорила она, в упор глядя на гнома. Тот оставил приборы и обернулся.
– Что, милочка?
– Нужно
Гном вскинул лохматую бровь, почесал в затылке и проговорил писклявым голосом ребенка:
– Вы же видели, что операция не увенчалась успехом. Мы не знаем, как настроить передатчик, это будет зря потраченное время. Мы все устали, идемте лучше спать.
Вдохнув-выдохнув, Яна взмолилась:
– Очень вас прошу! Это вам ничего не стоит! Включите передатчик!
Гном проигнорировал ее и принялся накрывать салфетками приборы. Столько любви было в его жестах, столько нежности, что Яна подошла к нему и развернула в свою сторону:
– Пожалуйста! Вы что, не понимаете? От вашего отказа многое зависит!
Гном дернулся, сбрасывая ее руки, и отвернулся.
Ну до чего противное, упертое существо! Фанатик долбаный! Никакие аргументы на него не подействуют. Разве что убивать его надо. Яна психанула, схватила швабру и замахнулась на осциллограф:
– На фиг тут все разнесу! Включай прибор!
Гном всплеснул руками и бросился спасать заложника, но Яна легонько пнула его в солнечное сплетение. Инженер рухнул на спящего Гинзбурга и застонал. Профессор вылез из-под тела, вскочил, отряхнулся и глянул на Яну:
– Что тут происходит?
– Шантаж и беспредел, – прокряхтел гном, он так и валялся на полу, мучаясь и страдая. – С применением насилия. И нанесением тяжких телесных повреждений.
– Яна, успокойтесь! – профессор пригладил седые волосы и вскинул руки. – Положите швабру.
Пришлось объяснять:
– Я пытаюсь упросить этого человека включить передатчик, он отказывается. Я не прошу ничего больше, я сама готова дежурить над ним, ведь получаса – недостаточно! Как вы не понимаете? И пока есть мизерный шанс, разве можно – так? Пренебрегать? Инженер, включите! От этого никому не будет хуже. Хотите, я прощения попрошу?
Гном уже поднялся, потирая ушибленную грудь. Гинзбург обратился к нему ласково:
– Девушка просит. И правда, никому не будет плохо. Она не станет трогать твои приборы, правда, Яночка? Ну, под мою ответственность, я прослежу, чтоб она ни к чему не прикасалась.
– Черт с вами! – гном махнул рукой и занялся тумблерами. – Но ты, дамочка, ответишь мне за это унижение. Безобразие! Я ей в отцы… в деды гожусь, а она на меня руку подымает, хулиганка! Ничего святого для молодежи нет…
«Не руку, а ногу», – мысленно улыбнулась довольная Яна и прикипела взглядом к белому мраморному кругу. Возмущенное бормотание гнома она больше не слышала.
Во рту пересохло, девушка облизнулась. Сейчас все решится, прямо в эту минуту. Багрянцем зажглись углубления «монеты», по экрану побежали зеленоватые зубцы. «Кардиограмма человечества», – подумала Яна и напряглась так, что мышцы спины окаменели, а под лопаткой заныло.