Дети Шини
Шрифт:
– Хочешь уехать?
– глаза его удивленно расширились.
– Зачем? Хорошо же живем. Здесь спокойно и весело. Нас никто не трогает, ничего не заставляет, мы сами себе хозяева. Зачем тебе возвращаться?
– Чтобы всё встало на свои места.
– Ладно, - он небрежно отмахнулся, - по-любому это пока нереально.
– Почему же? Если у нас будут деньги и бензин, мы запросто вернемся. Представляешь, как все удивятся?
– И тебя не пугает полиция и сетевое
– Нет, не пугает. Потому что мы даже не попытались сопротивляться.
Сумрачная тень проскользнула по его лицу, но я продолжила:
– Мы не можем сидеть тут вечно. Нам нужно учиться, нужно ходить в школу, нужно всех успокоить, нужно доказать, что ничего плохого мы не сделали.
– Мне ничего не нужно, - он весь как-то сразу напрягся и судорожно сглотнул. - Не нужно никуда ехать. Пусть всё будет как сейчас, пожалуйста.
– Не переживай, мы наверняка сможем это как-то решить. Кто захочет, тот останется.
Он беспокойно заерзал, не зная, куда себя деть.
– Зачем тебе возвращаться? Пожалуйста, выброси из головы эти глупости.
– Хотя бы затем, что там родители с ума сходят.
– Ты вроде говорила, что не очень-то нужна им.
– Не совсем так.
– А мне нужна.
Подобный поворот был неожиданный и неприятный. Стоило уйти, чтобы не слышать нелепых, похожих на упрек, признаний, и уж тем более не отвечать на них.
– Зайду попозже.
Я встала с ковра и попробовала отойти, но он стремительно метнулся мне в ноги, с силой обхватив, так, что сдвинуться с места было уже невозможно.
– Пожалуйста, не уходи.
Я машинально погладила его по голове, и от легкого прикосновения он вздрогнул, точно от удара. И даже если это была игра, то настолько правдоподобная, что у меня самой защемило сердце.
Пришлось опуститься на корточки и обнять его, как маленького ребенка. Он же, отчаянно уткнувшись мне в волосы, замер, и сидел, почти не дыша, около минуты. И из-за этого, во мне зашевелилось странное болезненное чувство очень похожее на сострадание, только ещё более острое и жгучее, что аж комок в горле встал.
– Это от нервов. Сейчас все ведут себя глупо и неестественно, - наконец пролепетала я, отстраняясь.
Бездонные темные глаза взволнованно блестели, и на миг мне показалось, что я проваливаюсь и падаю их бесконечную неизвестность, как Алиса в кроличью нору.
– Мы просто вышли из зоны комфорта, - я всё ещё пыталась выдержать этот взгляд, - и пытаемся справляться.
– Да не было никакого комфорта, - грустно сказал он.
– Как ты не понимаешь?
– Всё у нас было. Только мы этого не ценили.
– А чем тебе сейчас-то плохо?
–
– По-детски бояться бытовых трудностей и считать, что настоящая жизнь - это механическое выполнение общепринятых порядков. Тупое закатывание камня в гору. Оттого и серость, что всё однообразно и фатально предрешено, - его печальное оцепенение тут же сменилось очередным приступом красноречия.
– Всё равно там, куда ты хочешь вернуться, ничего кроме жестокости и зла. Кроме грязи и горя. Ничего, кроме моральных инвалидов и тупых баранов.
– Но мы и сами оттуда. Значит, не всё так плохо, - я с трудом понимала, к чему он клонит.
– Мы - Дети Шини, - сказал он на полном серьёзе, без всякого Петровского пафоса.
– Мы - их чахоточный плевок.
– Прекрати. Вот, сейчас ты меня пугаешь.
Его обычно бледное лицо раскраснелось на скулах.
– Ты не должна никуда ехать.
И это наглое требовательное заявление в раз заставило позабыть и о белом рыцаре, и о маленьких облачках.
– Твоё мнение интересует меня в последнюю очередь. Я скажу Якушину, и решать будет он.
– Почему это он должен что-то решать?
– Амелин нервно заморгал.
– Потому что только он может вернуть нас обратно.
– Какая же ты упрямая и бесчувственная, - он задохнулся от негодования.
– А ты капризный и жалкий.
От этих слов он аж подпрыгнул, выпрямился во весь рост и, глядя на меня сверху вниз, с укором произнес:
– Это ты про то, как я тут ползал? О, да. Я могу унизиться. Мне несложно. Многие люди это обожают.
– За кого ты меня принимаешь?
– Всё. Больше я тебя не держу.
Он даже подошел к двери и распахнул её.
Это было так неожиданно и несправедливо, что я совершенно растерялась и осталась сидеть, только потому, что не собиралась выполнять его оскорбительные приказы.
В течение нескольких минут мы молча смотрели друг на друга. А потом мне на глаза попался воткнутый в замочную скважину ключ, и предчувствие сладкой мести в сразу же подняло меня с ковра. Я демонстративно вытащила ключ и сунула в джинсы.
Амелин попытался, что-то ещё вякнуть мне вслед, но и так было понятно, что последнее слово осталось за мной.
Прошло совсем немного времени, я успела лишь найти шкатулку с иголками, чтобы вытянуть образовавшиеся на свитере зацепки, как снизу послышались странные крики.
Сначала короткие и отчаянные, а затем протяжные и пугающие.
В первый момент подумала, что это Петров опять снимает своё кино, но крики не стихали и длились почти всё то время, пока я бежала вниз по лестнице.