Дети Судного Дня
Шрифт:
После ужина свет в камере начал медленно угасать, и через несколько минут они очутились во тьме, ничего не было видно, кроме светлого прямоугольника дверного проёма. В коридоре также уменьшили яркость освещения, но не погасили совсем.
Кто-то в темноте направился к отверстию.
— Осторожно, не упади туда, — сказал патер Гордон.
Этот кто-то долго, с натугой делал своё дело, а потом, приглушённо ругаясь неприличными словами, воспользовался картонкой от тарелки.
— Господи, благослови эту ночь, — торжественно провозгласил Гордон, когда все успокоились, растянувшись на прохладном полу.
—
В холодном, как лёд, карцере неподвижно сидел диг Тайтус. Лампы над его головой то ярко вспыхивали, то резко гасли, но диг установил частоту считывания изображения с сетчатки глаза равной частоте вспышек. Благодаря этой мере, мир для него погрузился в темноту.
Тайтус думал. Но вы, наверное, очень удивитесь, когда узнаете, что он думал не о том, как выбраться из тюрьмы, и не о том, как показать себя на суде (если таковой будет) наилучшим образом. Диг мысленно играл сам с собой в шахматы. Даже его совершенный мозг, в миллионы раз превосходящий быстродействием самые лучшие электронные устройства, не мог перебрать все возможные варианты, и поэтому Тайтус получал немалое интеллектуальное наслаждение.
Глава 6. Тюрьма. День второй
Хмурый надзиратель изо всех сил стучал металлической дубинкой по прутьям решётки, вырывая заключённых из объятий сна, отказывая им в праве восьмичасового пребывания в царстве грёз. Энди был мрачен, как туча, ибо безжалостный стук прервал свидание со столь милой его сердцу подружкой. Надзиратель поставил каждому порцию вчерашней, а потому холодной пищи и, зевая до хруста челюстей, отбыл.
— Благослови, Господи, нашу трапезу! — провозгласил Гордон.
После завтрака неожиданно увели Ланга, Курц встревожено заметался по камере.
— Не беспокойся, Мега-Курц, Ланг тебя вытащит, — пообещал ему Алекс, запивая компотом очередную таблетку, любезно предоставленную Гордоном.
Энди удивлённо заморгал слипшимися после сна глазами. Алекс придвинулся к его уху и негромко, но так, чтобы слышал и проявивший интерес Молчун, сказал:
— Вы разве не знаете, кто у Ланга мама? — и он поднял вверх указательный палец.
Но Курц не успокаивался. С безумным видом трайкера, у которого угнали единственную жизненную ценность — трайк, он носился по камере взад и вперёд своей ковыляющей походкой (у трайкеров обычно были атрофированы определённые группы мышц) и, наверное, свалился бы, в конце концов, в отверстие, запаха которого мужественно старались не замечать. Этому помешала картинка из журнала, который опять читал Гордон. Это была реклама сигарет, но на заднем плане виднелся ярко-красный трайк, мчащийся на огромной скорости. Фотография была очень размазана, но у Курца от восхищения перехватило дыхание. Он с быстротой хищника ринулся к патеру и начал пожирать изображение глазами.
— Гордон, тебе очень нужен этот листок? Можно его вырвать? — от волнения у трайкера даже подрагивали уши.
Патер Гордон сначала тщательно удостоверился, нет ли на обратной стороне страницы необходимых ему картинок и лишь потом медленно, с глубоким чувством того, что своими действиями спасает страждущую душу трайкера, торжественно выдрал лист. Курц яростно схватил
Вэйвер Пип открыл глаза и продекламировал:
— Коль хочешь грешникам помочь, дай им курнуть. А то не в мочь!
— Канделябры, идите дуйте в дырку! — замолотил кулаком по стене Орсон.
Курильщики: Энди, патер Гордон и Пип — по просьбе сокамерников сгрудились у зловонного отверстия, патер извлёк из плаща сигарету и спичку. Они закурили, по очереди передавая друг другу сигарету и сплёвывая в мерзкое озеро жижи.
— Интересно, — начал рассуждать вслух Энди, — если канализационная система сломается, и дерьмо уйдёт, наверное, можно будет выбраться отсюда. Плечи легко пролезут…
— Хе, хе, хе, — хрипло засмеялся патер Гордон. — Если эта чёртова система сломается, уровень дерьма начнёт повышаться, и нам будет вовсе не весело. Хотя, хе-хе, сначала затопит карцеры…
«Диг!» — вспомнил Энди. В голове, прозрачной как стёклышко от пары затяжек, возникла идея; он наклонился над отверстием и заорал со всей силы:
— Тайтус!!!
Озеро дерьма заколыхалось, и из него показался белёсый отросток с двумя присосками на конце; Энди отпрянул. Червь, которого звали, очевидно, не Тайтус, легко подпрыгнул и с плеском исчез в непрозрачной жиже.
— Orcae ita! [3] — протянул Гордон.
У Пипа глаза стали совсем круглыми, то ли от потрясения, то ли от слишком глубокой затяжки.
— Не хотелось бы мне, чтобы такая дрянь полезла мне в задницу, — пробормотал Энди, едва оправившись от шока.
— Эй, что вы там рассматриваете, черти? — заинтересовался Орсон.
— Экскременты, — ответил мудрёным словом Энди, который был весьма начитанной особой.
— Чего? — не понял Орсон.
— Faeces vulgares, — пояснил патер Гордон, пенсне его задумчиво поблёскивало.
3
Чёрт возьми! (лат.)
— Чего? — Орсон, видимо, не учил латыни, но зато Молчун, как прилежный студиозус, знал необходимый минимум этого благородного языка.
— Дерьмо обыкновенное, — перевёл он.
Незадолго до новой кормёжки их компанию покинул второй трайкер — маленький Курц.
Время тянулось так неторопливо, что стало жизненной необходимостью решить проблему, как его убить. Филип спросил, кто умеет играть в «Четырёх епископов». Отозвались Алекс и Энди; Молчун тоже был знаком с этой незатейливой, но захватывающей карточной игрой, но смолчал.
— Пип будет играть со мной в паре, — объявил Филип, у которого щетина уже основательно оккупировала щёки и подбородок. — Гордон, не одолжишь ли нам свои карты?
Карты патера Гордона немного смутили вампов, малоопытный Алекс не мог даже понять, где там руки, а где ноги, и сколько человеческих тел имеется на каждой карте. Молчун исследовал радиоэфир, Гордон продолжал изучение журнала, протёртого до дыр, а Орсон, проглотив ненароком пищевую порцию Пипа, улёгся на пол и громко захрапел.
— Не понимаю, — сказал Энди, — почему Орсон строит из себя дурачка, по-моему, он психически вполне нормален…