Дети вампира

Калогридис Джинн

Я погладил ее холодную руку.

– Вот в это, дорогая Лилли, я охотно верю. Но почему вы так расстроились? Событие, конечно же, тяжелое, однако оно уже произошло. Отец умер, и его не вернешь.

– Нет, – прошептала она, глядя на меня полными жалости глазами. – Простите, молодой доктор. Но я говорю не о вашем отце. Две смерти... еще две смерти подстерегают кого-то из тех, кто дорог вам. Видите девятку Мечей? [8] Она предупреждает о надвигающемся кошмаре. А вот это, – Лилли указала на обтрепанную карту, – сам Дьявол [9] .

Смерть и Дьявол придут к вам сегодня ночью. Слышите? Они уже рядом, они рыщут...

8

Девятка Мечей в картах Таро говорит об опасности, угрожающей не самому человеку, а кому-то из его близких.

9

Дьявол, Смерть – соответственно 15-й и 13-й арканы Таро, входящие в число Старших арканов.

– Довольно! – резко оборвал я старуху.

Лилли вздрогнула, как от удара. Мне стало стыдно: я никогда не позволял себе грубо разговаривать с пациентами. Спохватившись, я продолжил уже более мягким тоном:

– Поговорим лучше о чем-нибудь другом. У меня и моих близких сегодня был очень тяжелый, полный печали день. Давайте побеседуем о более приятных вещах.

Лилли не возражала. Из всех пациентов, кого я навещаю на дому, она – самая одинокая. Я знаю, что Лилли остро нуждается в общении и регулярные дружеские беседы нужны ей больше, нежели пилюли и микстуры. Потом я уговорил старуху принять снотворное и выпить несколько глотков красного вина, способствующего кроветворению. Я вдруг понял, что мне тягостно находиться рядом с нею. Разумеется, причина была не в ее предсказаниях. Я отчетливо видел ее угасание. Наверное, она и в самом деле чувствует приближение смерти.

Не желая меня сердить, Лилли собрала злополучные карты и больше не заикалась о них. Вскоре ее веки отяжелели, глаза закрылись, а голова склонилась на подушку. Решив, что Лилли уснула, я встал и направился к двери. Неожиданно она окликнула меня звонким, мелодичным, совсем не своим голосом:

– Это ваша судьба, Абрахам! Дьявол уже почти отыскал ваш дом. Постарайтесь, чтобы он туда не попал.

Я обернулся, разозлившись, что Лилли позволяет себе играть на моих чувствах, когда у меня такое горе. Но ее глаза были закрыты. Лилли не притворялась, она действительно крепко спала. Я ушел от нее в смятении, стараясь не поддаваться отчаянию и гневу, а думать о других пациентах, которым требовалось мое внимание.

Я рассчитывал навестить трех-четырех человек, живших в противоположном конце города. Когда я вышел от Лилли, уже стемнело. Противный дождь, моросивший с самого утра, прекратился. Я не стал брать извозчика, а решил пройтись пешком. Ходьба и свежий воздух помогли мне успокоиться. Путь мой пролегал через квартал, где стоял наш дом Я не заметил, как очутился возле него, и тут вдруг мне нестерпимо захотелось увидеть родных, и ноги сами понесли меня к крыльцу. В душе нарастала смутная тревога. Я забыл про пациентов, про привычку слушать голос разума. Меня обуревало только одно желание: убедиться, что с женой и сыном все в порядке.

В этом доме я жил с самого рождения и знал его до мелочей. Но сейчас он показался мне незнакомым, даже зловещим. И в этот момент я увидел черную тень, которая, словно огромная птица, кружила возле нашего дома. "Чепуха, – мысленно одернул я себя, – дурацкие шутки восприятия. Нервы расшатались, вот и мерещится неведомо что".

Однако эта тень совершенно очевидно не

являлась плодом не к месту разыгравшегося воображения. Она была величиной с обезьяну и двигалась. Тень парила в воздухе на высоте второго этажа – напротив окна маминой спальни.

Во мне шевельнулся страх. Тень была живой, в этом я не сомневался. Естественно, я не знал, кому она принадлежит, но какое-то шестое чувство мне подсказало: она угрожает нашей семье. Я словно попал в кошмар наяву. Не сводя глаз с тени, я взбежал на крыльцо. Неожиданно тень исчезла, растворилась в холодном вечернем воздухе. Одновременно я заметил какое-то движение внутри маминой комнаты. Возможно, это была просто игра света и тени, ибо спальня, насколько я мог судить, освещалась лишь тлеющими в камине углями. Логические умозаключения я отложил на потом, главное сейчас – удостовериться, что в доме тишина и покой. Я отдышался и медленно, очень медленно стал открывать дверь. Она распахнулась без единого скрипа.

В доме было тихо и сумрачно. Как всегда, мама оставила для меня в передней зажженную лампу, по обыкновению сильно прикрутив у нее фитиль. Я на цыпочках прошел в коридор, вдохнул побольше воздуха, чтобы затем неслышно подняться наверх и, занявшись неблаговидным подслушиванием, выяснить, все ли у мамы в порядке. Если в спальне что-то происходит, я сразу же услышу и вбегу в комнату. Я разрывался между необъяснимым ощущением опасности, которое никоим образом не связывал с фантастическими предсказаниями Лилли, и мыслями о том, что все мои волнения могут оказаться пустыми и смехотворными.

Пока мой разум сражался с интуицией, я боковым зрением заметил, как в гостиной что-то мелькнуло. Отступив в тень, я стал приглядываться. Рядом с мерцающими углями камина извивалось что-то черное и жуткое.

Таким было мое первое впечатление. Я продолжил наблюдать и вскоре понял, что в гостиной не одно существо, а два, и между ними происходит нечто вроде молчаливой, но яростной борьбы.

Потом я услышал тихий стон, и меня охватил ужас: я узнал голос жены. Затем она подняла руки, мелькнули рукава шелковой ночной сорочки, которую я привез жене из Парижа, и легкая ткань упала на пол. Тот, кто находился рядом с Гердой, резким движением прижал ее к стене возле камина. Я уже был готов броситься на негодяя, но очертания его тела показались мне до боли знакомыми. Я хорошо знал этого человека.

То был мой брат Стефан.

Когда умер отец, я впервые узнал, что такое нестерпимая душевная боль. Но в то же время я осознавал, что чем дальше, тем все меньше обстановка в доме будет напоминать о нем. А потом в памяти потускнеет и его образ.

Я никак не думал, что вскоре меня ожидает еще одно потрясение, новая мучительная боль. И она не ослабнет. Стефан и Герда будут каждый день напоминать мне о ней.

Я несколько раз пытался заставить себя войти в нашу спальню. Возвращаясь поздним вечером домой, я любил тихо лечь в постель и потом долго слушать, как дышит во сне Герда, а рядом сопит в своей кроватке маленький Ян...

Как я теперь посмотрю Герде в глаза? Ей несвойственно хитрить и обманывать, по ее лицу можно прочесть все, что у нее на сердце. Я не хочу видеть Герду виноватой и несчастной.

Теперь я понимаю: ей не хватало моей любви. Все годы нашей совместной жизни я вел себя, как полнейший глупец, уделяя больше внимания пациентам, чем своей жене. Уже давно я замечал, с каким восторгом Герда смотрит на Стефана, но всегда отмахивался от этой мысли, считая, что во мне говорит ревность.

И надо же, судьба не нашла другого дня, чтобы показать мне страшную правду!