Дети водяного. Последнее чудовище
Шрифт:
Тем не менее мать-настоятельница холодно приняла посетителей.
— Мой долг — выполнять распоряжения епископа. Но признать, что он делает правое дело, невозможно, Бог тому свидетель. Знайте: я буду молить Господа, чтобы ваш замысел не осуществился. Бог не допустит, чтобы монастырь лишился своей бесценной жемчужины.
— Мы отнюдь не стремимся к этому, преподобная мать, — смиренно ответил Нильс Йонсен. — Из нашего письма вы могли заключить, что мы прибыли в обитель лишь с одной целью — исполнить долг чести.
— Мне было позволено прочесть лишь маленький отрывок из вашего послания, да и то, как я заметила, это была фальшивка: слова были вписаны
— Вы выдвинули тяжкие обвинения, преподобная мать, — предостерегла настоятельницу Ингеборг Хьялмарсдаттер.
Монахиня поняла, что наговорила лишнего, и побледнела от страха. Ингеборг примирительно улыбнулась:
— Я вас понимаю. Вы полюбили девочку, не правда ли? Но если так, вас, безусловно, должно радовать, что теперь у девочки появилась возможность выбора, которой не было раньше. Если она предпочтет остаться в обители, что вполне вероятно, то, избрав путь смирения, сделает свой выбор свободно.
— Уж кому-кому, а не вам говорить о смирении. Я навела о вас справки. Своим присутствием вы оскверняете монастырские стены!
Нильс нахмурился.
— Мне доводилось слышать, что гнев — один из тягчайших грехов, — сказал он. — Так вы дадите нам разрешение на встречу, ради которой мы сюда приехали, преподобная мать?
Распоряжение епископа было исполнено. Ингеборг и Нильсу позволили пройти во двор монастыря. Здесь они остались вдвоем, никто не должен был слышать, о чем посетители будут говорить с девочкой, но, вне сомнения, за ними подсматривали из выходивших во двор окон.
Маргрета, та, кто была когда-то существом без души, вышла из дверей и остановилась под сводами окружавшей двор галереи. Она не была послушницей, однако носила черное широкое одеяние и апостольник, напоминавшие одежды монахинь августинского ордена. За истекший год Маргрета выросла на несколько дюймов, и даже просторная черная хламида не вполне скрывала ее развитые формы. И все же казалось, что в галерее замерла в ожидании робкая девочка с огромными испуганными глазами на узком личике.
Ингеборг бросилась к девочке и взяла ее за руки.
— Маргрета, милая, ты нас не знаешь, но сейчас мы все о себе расскажем. Мы твои друзья и приехали, чтобы помочь тебе.
Маргрета отстранилась и прошептала:
— Мне велено с вами встретиться…
Нильс презрительно усмехнулся:
— И что же она тебе о нас наговорила? Ты для них все равно что бесценный клад, так просто они тебя не выпустят из рук. Худо ли торговать чудесным сокровищем? Продавать в розницу паломникам…
Ингеборг сердито оглянулась на Нильса:
— Молчи, нашел время для ругани! — И снова заговорила с девочкой: — Маргрета, мы хотим только одного — чтобы ты нас выслушала от начала и до конца. А потом спрашивай, о чем захочешь. Мы здесь одни, никого из сестер нет, потому что если кто-нибудь узнает о том, что мы сейчас тебе расскажем, то могут пострадать некоторые… лица. Ты должна дать нам клятву, что никому не выдашь ни слова из того, что сейчас услышишь. Ну а если что-нибудь покажется тебе безнравственным и ты сочтешь за грех утаить это, тогда, конечно, ты не должна молчать.
— У меня нет родных, — пролепетала девочка.
— Раньше были, а теперь нет.
— Значит, ты хочешь отречься от них? Как же так? Ведь если б не сестра и братья, ты и по сей день жила бы в море и была обречена умереть смертью бездушных тварей. А твои родные привели тебя к людям. Давай-ка сядем. Мы будем говорить, а ты послушай.
Ингеборг усадила Маргрету на стоявшую во дворе скамью.
Откуда-то налетел вдруг сырой свежий ветер. В небе трепетало, как белый флаг, облачко. Воронье карканье походило на хриплый издевательский смех.
Рассказ о детях морского царя был недолгим, поскольку Нильс и Ингеборг многое смягчили и сгладили. Вначале бледное лицо Маргреты побледнело еще сильнее, потом, напротив, к ее щекам прихлынула кровь.
— А конец у истории такой, — заключил Нильс.
— Светские и духовные властители, которых мы посвятили в нашу тайну, знают лишь то, что я намерен выполнить некое обещание, данное одному другу, и что я получил на то благословение моего духовника. Епископ Роскильдский решительно меня поддерживает. Мы с ним, можно сказать, даже стали друзьями. Хотя пожертвования на дело церкви, которые я сделал от своего имени, они, гм… из-за них епископ преисполнился благодарности к святым. Потому что святые приносят церкви гораздо больше золота, чем пожертвования, которые я сделал. Епископ согласился с тем, что мы рассуждаем правильно. По его мысли, ты непременно должна была унаследовать от отца какие-то свойства, которые роднят тебя с сестрой и братом. Сейчас епископу уже известно, что твои родные лишь наполовину люди. Мы открыли епископу и то, что они предприняли опасное дальнее плавание за аверорнскими сокровищами. Но больше я ничего не сказал епископу о Тоно и Эяне. Итак, твоя судьба ждет тебя в Копенгагене. Епископ Йохан знает в этом городе очень хорошую семью. Ее глава — богатый купец. Эти люди будут счастливы, если смогут заменить тебе родителей. Они позаботятся о твоем будущем, выдадут замуж за достойного человека. Если ты этого хочешь, мы отвезем тебя в Копенгаген.
— Я тоже виделась с этими людьми, — добавила Ингеборг. — Они добрые, сердечные. Б их доме царит мир.
— И веселье, — улыбнулся Нильс. — Ты прекрасно заживешь в их семье.
— А эти люди благочестивы? — спросила Маргрета.
— Конечно. Ведь сам епископ остановил на них свой выбор.
Некоторое время девочка сидела не говоря ни слова. По двору беспокойно метался ветер. Наконец, глядя на каменные плиты, которыми был вымощен монастырский двор, Маргрета сказала:
— Мать-настоятельница меня предостерегала. Она против того, чтобы я покинула обитель.
— Ты здесь счастлива? — Ингеборг хотела получить однозначный ответ.
— Где теперь Тоно и Эяна?
Маргрета сидела не поднимая глаз и не заметила, что оба, и Нильс и Ингеборг, вздрогнули как от боли.
— Не знаем, — ответил Нильс. — Скоро год уже, как мы не имеем от них известий…
Ингеборг обняла Маргрету за плечи и настойчиво повторила свой вопрос:
— Ты здесь счастлива? Если ты и правда счастлива, ну что ж, тогда оставайся. Тебе принадлежит часть сокровищ. Ты можешь распорядиться ими по своему усмотрению, принести в дар монастырю или употребить на другое депо, как сочтешь нужным. Мы пришли сюда, чтобы дать тебе свободу.