Дети войны. Народная книга памяти
Шрифт:
– Меня и твоего брата спасло от голодной смерти то, что мы в конце 1942 года устроились работать учениками повара в столовую, располагавшуюся в нынешнем театре Ленсовета. Там подкармливали театральную элиту Ленинграда, дабы сохранить народных, заслуженных и просто талантливых артистов.
Кто-то подсказал нам, и мы отправились во Дворец пионеров, в шахматную секцию. Принимал желающих Абрам Яковлевич Модель – фигура, весьма заметная в довоенном шахматном обществе, – человек, обладавший множеством талантов, и, возможно, именно эта многогранность помешала ему достичь вершины успеха в чём-либо
Геннадий остановился и, отвернувшись, принялся вытирать глаза. Потом рассердился и принялся орать:
– Чего это я тебе всё рассказываю?! Ты и сам чуть не помер!! – Я кивнул, а Геннадий Илларионович Дымов продолжил: – А разве не подвиг, что зимой 1942 года в Доме офицеров проходило первенство Ленинграда по шахматам?! Участники должны были закончить игру до наступления комендантского часа. Кого-то вызывали в действующую армию, а кто-то не мог явиться из-за истощения. И всё-таки турнир доиграли. Все читали о блокадном футбольном матче, и у ворот стадиона «Динамо» висит мемориальная доска с составами игравших команд, а вот о подвиге (иначе не назовёшь) девяти голодных шахматистов знает небольшое число ветеранов, которые получили в подарок замечательную книгу «Шахматная летопись Петербурга».
Мы закурили и молча наблюдали за весенней суетой в сквере. Геннадий прервал молчание:
Зимой 1942 года в Доме офицеров проходило первенство Ленинграда по шахматам. Участники должны были закончить игру до наступления комендантского часа. Кого-то вызывали в действующую армию, а кто-то не мог явиться из-за истощения. И всё-таки турнир доиграли.
– В здании напротив во время войны был госпиталь, и там работала моя мама. Осенью 1943 года я частенько забегал туда, помогал медсёстрам, читал и писал письма тяжелораненым или просто играл в шахматы с кем-либо. Меня подкармливали, а раненые подчас угощали вкусненьким. Мне так хотелось всех отблагодарить, что я сказал маме: «А можно я дам сеанс одновременной игры раненым?» (А. Я. Модель однажды продемонстрировал нам свой талант таким образом.)
Мама удивлённо обрадовалась: «А ты сможешь, Геночка?»
Комендант где-то откопал десять комплектов шахмат, и я пошёл по палатам, предлагая соперничество. Играть предстояло в трёх помещениях, и я уже собрался приступить к сеансу, когда меня пригласили к главврачу. Сухенький старичок (так мне тогда показалось) обнял меня и попросил: «Зайди, дружок, в пятую палату и предложи Ивану Васильевичу сыграть. Ему очень плохо, но, может быть, ты отвлечёшь? Он лежит у окна…»
Иван Васильевич лежал спиной ко входу, и я, положив ему руку на плечо, спросил:
– Не хотите ли сыграть со мной в шахматы?
Грузный мужчина со стоном повернулся ко мне, и я ахнул – его глаза были забинтованы.
– Простите, – забормотал я, – я ошибся… мне не сказали… извините.
Он на ощупь взял меня за плечи:
– Пожалуй, сыграем, богатырь.
Мы оба рассмеялись – я был таким тощим, что непонятно
– Ты не смущайся, что я не вижу. Когда-то я весьма прилично играл в шахматы и даже был… Впрочем, это неважно. Расставляй!
Мы сделали несколько ходов, причём мой партнёр пояснял, к примеру:
– Кс6! Коняга со второй вертикали переходит на третью.
Вскоре я временно покинул Ивана Васильевича, так как меня ждали противники в других палатах. К моему счастью, среди раненых не было квалифицированных шахматистов и мне даже удалось дать «киндер-мат». Только трое весёлых зенитчиков (они были необыкновенно похожи друг на друга и получили абсолютно одинаковые ранения от осколков вблизи упавшей бомбы), усевшись за одну доску, ругались, спорили, но сопротивлялись мне достойно. Вернувшись к Ивану Васильевичу, я провозгласил:
– Ленинградцы умирают, но не сдаются!
Иван Васильевич повернул ко мне незрячую голову:
– Положим, умирают не только ленинградцы, а вот сдаться тебе придётся. – Раздумывая, он потихоньку запел:
Броня крепкаИ танки наши быстры…– А вы – танкист?
– Кто же ещё, кроме танкистов, горит? Ну бывает у лётчиков порой…
– А вам удавалось подбить «тигра»?
– А как же! С ним справиться легче, чем с тобой, богатырь.
«Комплимент» мне снова понравился, и я бросился во встречную атаку.
Партнёр улыбался:
– Сейчас я тебе продемонстрирую мощь своей позиции.
И действительно, с каждым ходом моё положение ухудшалось, но тут я заметил, что тело танкиста начало содрогаться.
– Позови сестру, – прохрипел он.
Я бросился в коридор, но мне навстречу уже мчался главврач и сёстры. Я зашёл к зенитчикам и вскоре выиграл партию. В пятую палату я возвращался медленно, словно предчувствуя плохое. Вокруг кровати плотно столпился медперсонал. Кто-то выкрикнул:
– Быстро укол! – а потом: – Не надо. Всё кончено.
Санитары вынесли тело, а я стоял у окна, рассматривая позицию. Вернее, я думал, что вижу шахматы, – глаза были полны слёз. Как-то незаметно ко мне подошёл главврач:
– Не плачь, сынок. Это – война!
Он бросил взгляд на шахматы и спохватился:
– Чуть не забыл. Перед началом агонии Иван Васильевич прошептал: «Скажите мальчику, что я пошёл ферзём на h2, и это победа».
Мы долго шли молча, а затем я стал «философствовать»:
– В эту войну полегли десятки миллионов, и герои погибали в первых рядах. Я даже не могу вспомнить из наших знакомых ни одного Героя Советского Союза.
– Я тоже не знаком с отмеченными такой высокой наградой, но… Давай присядем, и я расскажу тебе об одном из тех, кто воевал под Ленинградом.
Геннадий снова раскурил сигарету и продолжил:
– В 50-е годы мы с твоим братом завернули в столовую на Литейном. Посетителей было много, но мы обнаружили столик, за которым восседал мужчина средних лет. Я только открыл рот, чтобы попроситься за стол, как «хозяин» жестом пригласил присоединиться. Мужчина разлил «свою» водку в три стакана и сказал: