Дети войны

Медведникова Влада

Останавливаюсь, смотрю на старших звезд. Но почти не вижу лиц — все расплывается, остаются лишь блики и преломление света. Но даже так — они прекрасны. Я не хочу умереть без памяти о них.

Я говорю:

— В том, что случилось — виноват я.

Мгновение тишины, а затем я слышу голос Сэртэнэ:

— Тогда мы будем судить тебя.

Я чувствую сияние источника за спиной, ощущаю тихие прикосновения пещерного ветра. Слушаю тишину — никто не произносит ни слова, но до меня доносится движение беззвучной речи. Сэртэнэ, Эрэт, Ильминар,

Эйяна и Цэри молча обсуждают, что делать со мной. Я пытаюсь заглянуть им в глаза, но вижу лишь свет, лишь мерцание звезд.

Я жду. Сердце бьется, тяжело и ровно, и от каждого удара душа трескается и крошится все сильнее, осыпается черным песком. Сколько еще ударов сердца она выдержит? Я не могу больше ждать, я говорю:

— Убейте меня здесь, пока я все помню. Прошу вас. Пусть я умру, помня все.

Я заслужил смерть, я знаю это. Но заслужил и память — награду за победу.

Тишина становится абсолютной, словно смолк весь город, весь мир. Тишина заливает меня, каждую частицу кожи, каждый тлеющий уголок души.

Но безмолвие разрушается, я слышу голос. Единый голос пятерых старших звезд, сплетенный неразрывно, и не разобрать, где чья речь.

Мы прощаем тебя.

Так они говорят, но я не понимаю.

Но с этого дня не подходи к своим ближайшим звездам, не говори с ними. Это твое наказание.

Они замолкают, но тишина уже распалась, я слышу свое дыхание и шелест ветра, дальний гул вентиляторов, отголоски пещерного эха. Тень беззвучной речи вновь касается меня, словно круги на воде — но старшие звезды говорят не со мной. Приговор вынесен, им больше нечего мне сказать.

Я должен был умереть.

Для чего мне оставили жизнь?

Я хочу спросить об этом, но не могу. Я должен уйти, забыть, исчезнуть — темнота вспыхивает вокруг меня, безудержная и безумная, и я позволяю ей нести меня прочь.

Память все еще горит надо мной, но я снова могу дышать. Я чувствую себя пустым, рассеянным по ветру — должно быть таким я был, когда Бета нашла меня — но каждый глоток воздуха исцеляет, возвращает мне силы.

Возвращает смысл.

Я понимаю, что Бете больно — я слишком крепко сжал ее руку. Ее глаза потемнели от горя, от страха за меня. Я хочу вернуть им солнечный блеск, вернуть Бете надежду, — но что я могу сказать сейчас?

— Я вспомнил, за что меня судили, — говорю я.

За то, что я признал свою вину. За то, в чем обвиняю себя сам. Все эти дни и недели, что прошли со дня победы, я знал, за что осужден.

Я смотрю вниз, на обломки. Они по-прежнему там. Волны разбиваются о край черного борта, обрубок мачты ныряет и показывается вновь. Я хотел спуститься, узнать, кто напал на нас.

Но нет, сейчас важнее другое.

Я отворачиваюсь от берега, смотрю на юг, туда, где далеко за краем горизонта скрыт наш мир. И зову старших звезд, как делал столько раз прежде — единый призыв, обращенный ко всем пятерым.

Но теперь

я помню каждого из них.

Они отвечают мгновенно — голос, сплетенный из пяти голосов, гремящий, неразрывный.

Возвращайся, говорят они. Иди к нам.

В чертоги тайны, где я был столько раз. И куда никто не входит без зова.

Я не один, отвечаю я.

Возвращайся с ней.

Я обнимаю Бету за плечи. Темнота клубится в моих руках, горячая, готовая перенестись из мира в мир. Бета смотрит на меня снизу вверх, ждет.

— Сейчас мы отправимся в город, — говорю я. — В чертоги тайны.

Бета кивает. Я хочу добавить: «Ничего не бойся», но незачем — она отважна, моя маленькая звезда.

Темнота смыкается, клубится, неистовая и жаркая. А когда расходится, исчезает в моих ладонях, — вокруг нас остается лишь свет. Серебристый, голубой и белый, он течет вверх, мерцает и поет, приветствуя меня.

Я беру Бету за руку, и мы вместе выходим под каменные своды чертогов тайны.

42

Пусть только с ним все будет хорошо.

Пусть только с ним все будет хорошо на этот раз.

Я повторяла эти слова про себя снова и снова, словно они могли изменить что-то. Словно были волшебными, — пока они звучат внутри меня, ничего не случится плохого, все будет в порядке. Все будет хорошо в этом страшном месте — в чертогах тайны.

Но когда темнота схлынула, я запнулась, потеряла мысль, — таким ярким, ослепительным был воздух.

Подо мной был лишь свет, и он стремился вверх, казался текучим, как вода. Сквозь этот бесплотный, мерцающий поток я видела Мельтиара, — его волосы стали чернее, искрились темнотой, в глазах сплеталось сияние, вспыхивало, меняло цвет. Он казался одновременно далеким и близким.

Я спохватилась, вспомнила о своем заклинании.

Пусть — пусть только — с ним все будет хорошо — пусть на этот раз — Мельтиар шагнул вперед, я вместе с ним, — и внезапно мир стал темным, тусклым, пустым. Я обернулась. Позади сиял поток, такой же, как в колодцах, пронизывающих город. Но здесь не было колодца — лишь зал, огромная пещера. Тени таились наверху, текли отовсюду, я не могла сосредоточиться, различить очертания, — свет, из которого мы вышли, ослепил меня, как солнце в полдень.

Но воздух уже не казался бесцветным и тусклым, я начала узнавать его. Привкус электричества и холодных горных ветров, спустившихся по шахтам вентиляции; запах черного камня, — гор, древних как мир; и запах самого города, изменившийся здесь, но такой знакомый, родной.

Это наш дом. Мы вернулись.

Мельтиар отпустил мою руку, пошел вперед, и я замерла, не зная, что мне делать. Зрение возвращалось, я видела светильники в скальных уступах стен, темные устья коридоров и людей, идущих нам навстречу, одетых в черное, в цвет войны. Я не могла сосчитать сколько их, — пятна плыли перед глазами, сбивали с толку.