Детское время

Номен Квинтус

— Нет. То есть да, нацелена, но тут главное заключается в том, что в Школе все преподаватели — очень хорошие. Мы специально туда лучших набирали, и вот у них школьники думать учатся очень хорошо. В Рязани той же до сих пор работает школа — я имею в виду не заведение, а преемственность методов и подходов — Надина. И Рязанский пединститут заветам Нади следует, а потому — я специально статистику собирала — у выпускников Рязанского педа число школьников, идущих потом учиться в институты, в среднем в два с половиной раза выше, чем у остальных. И что меня особенно радует, половина рязанских школьников, рвущихся к высшему образованию, идет учиться как раз в пединститут. В Рязанский пединститут,

так что Надина школа лишь расширяется и развивается. Кстати, первая школа в Белокаменном, где твоя внучка Светка сейчас директорствует, весь выпуск по институтам распределяет, а Светка всех учителей себе из Рязани набрала.

— И что предлагаешь? В учителя брать только рязанцев?

— Глупости-то не говори. Но, мне кажется, стоит подумать о том, как бы именно рязанскую школу педагогики побыстрее внедрять. Я пока еще не знаю как…

— И не знай дальше, — вмешалась в разговор сестер Лера. — Как ни крути, но нам пока еще нужно очень много простых рабочих, которые у станка стоят и которым институт вообще не нужен. Крестьян, тракторами управляющих или на фермах за скотиной ухаживающих.

— Пока да, нужны и рабочие с крестьянами, — задумчиво сказала Вика, — но если те же инженеры придумают как трактор без крестьянина за рулем пахать-сеять сможет…

— Это обязательно придумают, хотя и не скоро, — подключилась к обсуждению Брунн. — Так что то, что Оля говорит, имеет глубокий смысл. В том смысле, что в далекой перспективе… я имею в виду, что школу терять нам ни в коем случае нельзя. А пока, мне кажется, нужно институт Маркуса всемерно развивать. У него, конечно, уже более чем дофига всякого интересного сделали, даже вроде сотовый телефон изобрели…

— А через пару лет второй сотовый телефон изобретут, — рассмеялась Катя. — Если мне склероз не изменяет, институт Маркуса со всеми его заводами уже отъедает почти десять процентов бюджета страны, так что развивать его еще больше — это будет немного слишком. Тут второй завод в стране по производству напильников стал грандиозным достижением… а почему этот завод не выcтроили в Кировске? Электростанцию-то там запустили?

— Потому что Кировск уже стал слишком большим городом, и там по плану уже завод новый запустили. Будут делать задние мосты для новых грузовиков.

— Саша что-то новое изобрел?

— Относительно. Он решил перед пенсией повторить КамАЗ. Молодец мужик: решил сделать — и сделал! Сейчас в Арзамасе строится новый завод, на котором будут делать по сотне таких грузовиков в сутки…

— А зачем тогда мосты для него в Кировске делать? Это же довольно далеко.

— Далеко. Но на Арзамас будут работать много заводов, почти сотня, причем коробки передач вообще в Новосибирске производиться будут, так что это вполне терпимо выйдет.

— Уговорила. Одно радует: не прошло и семидесяти лет, как мы смогли КамАЗ повторить.

— Сядь на пенек, съешь пирожок — Лера протянула Кате как раз пирог из захваченной корзинки. — И, пока ешь, подумай вот о чем: мы всего за семьдесят лет смогли построить государство, в котором обученные нами инженеры и рабочие смогли воссоздать то, что делалось уже в двадцать первом веке. Не скопировать, а именно воссоздать, потому что от того КамАЗа у нас остались лишь сильно изношенный мотор и коробка передач, причем изрядно изувеченная нашими неумелыми доработками.

— Брунн, я же не издеваюсь, а на самом деле радуюсь! А что голос не радостный — я просто сейчас уставшая, а нам еще часа четыре до дома добираться. А дома я все же у Сашки спрошу насчет такого же воссоздания Ютона: на автобусе мы бы сюда часа за три скатались бы.

Перед самым Новым годом Али прислал Екатерине Великой небольшой фильм. Примерно на

восемнадцать минут, показывающий с самого начала и до самого конца процесс переноса на соседний остров киоска Траяна. На просмотре Лера отметила, что эфиопские операторы и режиссеры очень неплохо постарались, ведь сделать интересный документальный фильм о том, как что-то разбирают, а потом собирают обратно, очень непросто. Катя же отметила появление на экране верховного жреца, который с очень серьезным видом рассуждал о том, что замена кипарисовых балок крыши на эвкалиптовые лишь прибавит святости храму, так как кипарисы сами по себе растут, а эвкалипты — это дар богинь. Ну а Брунн сказала, что надо бы и «нашим телевизионщикам» перенять эфиопский опыт: ребята сделали фильм действительно интересным в основном тем, что кто-то в кадре объяснял что делается и зачем, а фоном все время шла собственно работа. Причем объясняла либо где-то в уголке стоял, либо вообще скрывался из виду и оставался лишь его голос, так что всем всё было видно очень хорошо.

Никита же, посмотрев фильм, распорядился его немедленно растиражировать и показывать во всех кинотеатрах в качестве киножурнала перед сеансами, потому что «во-первых, народ увидит далекие страны, а во-вторых лишний раз убедится в том, что история — неотъемлемая часть существования цивилизации и о её памятниках надо всячески заботиться».

— Никита, чего это тебя на нотации потянуло? — поинтересовалась Катя-первая. — Вроде раньше за тобой такого не замечалось.

— Не на нотации, а на констатацию фактов. На Юкатане вроде уже бродят мысли о том, что индейские храмы всякие с пирамидами стали пережитками прошлого, с которым бороться надо, а это кино очень нам пригодится в борьбе с идеями про борьбу.

— Тогда понятно. Получил бюрократическую должность и освоил бюрократический язык. Однако среди своих мог бы и по-человечески разговаривать, — рассмеялась Катя. — А что у нас в мире творится? А то из мировых новостей мы в курсе только про египетские Катины страдания.

— Да ничего, собственно, интересного. Вот я купил — причем лично, можно сказать купил — у Марка Клавдия Флориана кусочек пустыни. Небольшой, примерно пять тысяч квадратных километров. Недорого к тому же купил, всего-то за три миллиона денариев, зато теперь в этой пустыне могу делать что захочу.

— Откуда у тебя столько денег?

— У меня денег нет, я по бартеру пустыню купил. Взамен отправлю в Рим десять тысяч велосипедов.

— А велосипеды у тебя откуда?

— А велосипеды сделают на новом велосипедном заводе, его еще весной запустили в Омске.

— Ну, допустим. Но пустыня-то тебе зачем?

— Я купил кусочек пустыни между Средиземным и Красным морями, и мы там будем копать канал. Я уже отправил туда всю технику с Ишима, там ведь канал уже достроили почти.

— Но на Ишиме-то нужно было на сорок метров вглубь копать, зачем вся эта техника в пустыне?

— Там придется еще больше копать. Во-первых, в длину вчетверо больше, а во-вторых, там километров шестьдесят нужно будет прокопать вглубь уже за семьдесят метров.

— Я, конечно, не фига не Лера и с историей у меня так себе, но сильно подозреваю, что в девятнадцатом веке столько выкопать не могли. Или смогли?

— Ты права, просто тогда копали канал через Большое и Маленькое Горькие озера, а они сейчас вообще-то сладкие, в смысле пресные. Губить их крайне не хочется, а в обход копать — там уже как раз эти метры и набегают. Но у нас-то, в отличие от предков из будущего, и техника имеется могучая, и головы на плечах. И мы не считаем, что нагадить туземцам ради выгоды белого человека вполне пристойно. Вдобавок в Никитине придумали, как там победить песчаные заносы…