Детство Иисуса
Шрифт:
Инес звонит в школу.
– Я весь день свободна, – говорит она. – Назовите время, и я подъеду. – Секретарь предлагает одиннадцать утра назавтра, когда у сеньора Леона не будет урока.
– Лучше, если и отец ребенка тоже подъедет, – добавляет секретарь.
– У моего сына нет отца, – отвечает Инес. – Я попрошу дядю. Дядя участвует в его жизни.
Сеньор Леон, классный руководитель первого класса, – высокий, тощий молодой человек с темной бородой и всего одним глазом. Мертвый глаз у него стеклянный и не двигается в глазнице. Он, Симон, думает, не пугает ли это детей.
– У нас
Сеньор Леон умолкает, складывает ладони домиком, ждет ответа.
– Ребенок должен быть свободен, – говорит Инес. – Ребенок должен наслаждаться детством. Я сомневалась, стоит ли вообще отправлять Давида в школу так рано.
– Шесть – это для школы не рано, – говорит сеньор Леон. – Наоборот.
– Тем не менее он юн и привык к свободе.
– Ребенку в школе не нужно отказываться от свободы, – говорит сеньор Леон. – Он не лишается свободы, сидя смирно. Он не лишается свободы, слушая, что говорит учитель. Свобода совместима с дисциплиной и прилежанием.
– Давид не сидит смирно? Не слушает, что вы говорите?
– Он непоседлив и отвлекает других детей. Он встает со своего места и бродит по классу. Он выходит вон без разрешения. И да – не обращает внимания на то, что я говорю.
– Это странно. Дома он не бродит. Если он бродит по классу, этому должна быть причина.
Одинокий глаз вперяется в Инес.
– Что касается неусидчивости, – говорит она, – он всегда был таким. Он недосыпает.
– Простая диета его от этого излечит, – говорит сеньор Леон. – Никаких специй. Никаких возбудителей. Теперь давайте подробнее. В чтении Давид не добился ничего – совсем ничего. Другие дети, менее одаренные от природы, читают лучше, чем он. Гораздо лучше. Есть что-то в процессе чтения, чего он не ухватывает, судя по всему. То же и с числами.
Вмешивается он, Симон.
– Но он любит книги. Вы же сами наверняка видели. Он везде носит с собой «Дона Кихота».
– Он держится за эту книгу, потому что в ней картинки, – отвечает сеньор Леон. – В целом это не очень хорошая практика – учиться читать по книгам с картинками. Картинки отвлекают ум от слов. А «Дон Кихот» – чего бы о ней ни говорили, – не книга для начинающих читателей. Разговорный испанский у Давида неплох, но читать он не умеет. Он даже буквы алфавита назвать не может. Никогда не попадался мне такой чрезвычайный случай. Я бы предложил пригласить специалиста, терапевта. У меня такое ощущение – и мои коллеги, с кем я советовался, разделяют его, – что тут может иметь место нарушение.
– Нарушение?
– Специфическое нарушение, связанное с обращением с символами. С обработкой слов и чисел. Он не умеет читать. Он не умеет писать. Он не умеет считать.
– Дома он читает и пишет. Он этим занимается ежедневно
Сеньор Леон впервые за весь разговор улыбается.
– Называть какие угодно числа он может, да, но в неправильном порядке. А его пометки карандашом вы, конечно, можете именовать письмом, и он их может именовать письмом, однако это не письмо в общем понимании. Вероятно, в них есть некий внутренний смысл, об этом я судить не могу. Вероятно, имеют. Вероятно, они указывают на художественный талант. И это вторая и более приятная причина, по которой ему стоит встретиться со специалистом. Давид – интересный ребенок. Жалко будет запустить его. Специалист сможет сказать нам, есть ли некий общий фактор, определяющий, с одной стороны, его нарушения, а с другой – его изобретательность.
Звонок. Сеньор Леон вынимает из кармана блокнот, чиркает в нем что-то, вырывает страницу.
– Это имя специалиста, которого я вам предлагаю, можете ее навестить. Позвоните и назначьте встречу. Меж тем мы с Давидом продолжим стараться. Спасибо, что пришли пообщаться. Уверен, все к лучшему.
Он находит Элену, рассказывает о встрече.
– Ты знаешь этого сеньора Леона? – спрашивает он. – Он был у Фиделя учителем? Мне в его жалобы трудно поверить. Что Давид, например, непослушный. Он бывает несколько своенравным, но не непослушным, по моему опыту.
Элена не отвечает, а призывает к ним Фиделя.
– Фидель, дорогой, расскажи нам о сеньоре Леоне. Они с Давидом, похоже, не ладят, и Симон переживает.
– Сеньор Леон нормальный, – говорит Фидель. – Строгий.
– Он строг к детям, которые кричат с места?
– Ну да.
– Почему, как ты считаешь, Давид с ним не ладит?
– Не знаю. Давид говорит всякое дикое. Может, сеньору Леону не нравится.
– Дикое? Это что же?
– Не знаю… На игровой площадке такое говорит. Все думают, что он псих, даже старшие ребята.
– Но что именно он говорит дикого?
– Что он может делать так, чтобы люди исчезали. Что сам умеет исчезать. Говорит, что везде вулканы, но нам их не видно, только ему.
– Вулканы?
– Не большие, а маленькие такие. Такие, что никто их не видит.
– Может, он своими историями пугает других детей?
– Не знаю. Он говорит, что будет фокусником.
– Это он давно говорит. Он мне говорил, что вы с ним будете выступать в цирке. Он будет показывать фокусы, а ты станешь клоуном.
Фидель и его мать переглядываются.
– Фидель собирается стать музыкантом, а не фокусником и не клоуном, – говорит Элена. – Фидель, ты когда-нибудь говорил Давиду, что станешь клоуном?
– Нет, – говорит Фидель и неловко переминается на месте.
Разговор с психологом происходит на территории школы. Их приглашают в ярко освещенную, почти стерильную комнату, где проводит консультации сеньора Очоа.
– Доброе утро, – говорит она, улыбаясь и протягивая руку для пожатия. – Вы родители Давида. Я знакома с вашим сыном. Мы долго с ним разговаривали – и не раз. До чего интересный молодой человек!