Детство Лермонтова

Толстая Татьяна Никитична

Арсеньева в этом месте не выдержала и, заливаясь слезами, пробормотала:

— Как же ты сам-то, Фанюшка, остался жив!..

Быстро поцеловав руку сестры, Афанасий Алексеевич продолжал свой рассказ:

— Я тотчас же пересел на другого коня, но со своей позиции не уходил. По счастью, к нам скоро подоспела помощь. Ударили в штыки. Неприятель был опрокинут, центральная батарея перешла в наши руки, французский генерал взят нами в плен… Да, дорого заплатили французы за овладение этой батареей! Полегли их лучшие генералы, целая дивизия была истреблена…

Арсеньева вспомнила, как один из артиллеристов — друг Афанасия Алексеевича —

говорил, что его доблестное бесстрашие, истинное хладнокровие и распорядительность в самый разгар боя навсегда останутся памятными его сослуживцам.

Глава X

«Товарищами Миши должны быть не крестьянские, но дворянские дети». Максутовы, Юрьевы, Коля Давыдов, Пожогины-Отрашкевичи. Уроки французской литературы, гимнастики и танцев

Миша постоянно жаловался на одиночество, поэтому в Тарханах годами жили братья Пожогины-Отрашкевичи. Младшего, Колю, иногда увозили домой, а старший, Миша, жил почти безвыездно. Коля Давыдов гостил месяцами. Теперь решено было взять двух братьев Максутовых и двух Юрьевых. Все мальчики были сверстниками Мишеньки, и всем надо было давать образование.

Для классных занятий отвели небольшую отдельную комнату внизу: как войдешь в коридор из передней, первая комната направо. Комната была невелика. Казалось даже, что в ней не усядутся все ученики, если их наберется много. Но даже когда приехали братья Максутовы, то все разместились.

Маленькие князья Максутовы, Сережа и Саша, жили со своими родителями неподалеку от города Нижнего Ломова.

Семья была большая и не очень богатая. Домашнее образование стоило дорого, поэтому, когда Максутовы узнали, что Арсеньева для своего внука собирается выписывать учителей, они просили принять и их мальчиков в Тарханы.

Максутовы приехали со своим дядькой, обрусевшим татарином, который воспитывал их с детства. По субботам, после уроков, за Максутовыми приезжал рыдван, и они уезжали до понедельника, а всю неделю добросовестно занимались. Мальчики были очень дружны между собой.

Сережа и Саша учили уроки с неграмотным дядькой: он требовал, чтобы дети показывали, сделали ли они письменные уроки. Затем дядька проверял уроки устные. Неграмотный старик держал перед глазами наудачу открытую страницу; когда ученик говорил гладко, значит, он знал урок, а если запинался, то требовалось повторять его до тех пор, пока мальчик не выучит. Дядьку своего мальчики

не только любили, но и слушались.

Родители их постоянно приглашали Арсеньеву съездить к ним погостить. От них верстах в пятидесяти был известный в Пензенской губернии Нижне-Ломовский мужской монастырь, куда по праздникам съезжалось много народу, и поездка туда была развлечением.

Поселок вокруг монастыря разрастался в город, но крестьяне так и остались жить в убогих хижинах.

Каждый год там собиралась ярмарка. Сюда съезжались купцы из Москвы, Тамбова, Пензы, Шуи, Арзамаса и других городов. Товаров продавали множество: сукно, ситец, шелк, пушнина, разные глиняные изделия и французский фарфор, лимоны и лучший мед, шампанское и дрожжи — все можно было купить здесь. Многие посещали монастырь, а «чудотворную» икону носили по селам. Икона эта побывала и в Чембаре, и в Тарханах, где духовенство останавливалось у Арсеньевой, а икона ставилась в домовую церковь.

В Нижнем Ломове бабушка с внуком были несколько раз, но особенно запомнилась одна поездка.

День угасал. Лиловые облака едва пропускали красные лучи, которые отражались на черепицах башен и ярких главах монастыря. Звонили к вечерне. Монахи и служки ходили взад и вперед по каменным плитам, ведущим от кельи архимандрита в храм; длинные черные шелковые мантии с шорохом подметали пыль вслед за ними. За дымом кадила трепещущий огонь свечей казался тусклым и красным. Богомольцы теснились. Служба еще не началась.

Арсеньева с внуком вошли в храм и прошли вперед. Мальчик обернулся: между столбами и против царских врат пестрела толпа. Миша разглядывал богомольцев, но толпа прибывала, и скоро все слилось перед его глазами.

Направо, между царскими и боковыми дверьми, стоял образ, искусно выделанный: позолоченный оклад сиял как жар, и множество свечей, поставленных на висячем паникадиле, бросало красноватые лучи на мелкую резьбу. Перед образом стояла кружка. Многие, приложившись к образу, кидали в кружку медные деньги, которые, падая, издавали глухой звук.

Госпожа и крестьянка с грудным младенцем на руках подошли к образу, но барыня с надменным видом оттолкнула молодую мать, и ушибленный ребенок громко закричал. Миша вздрогнул и сделал движение помочь ей, но властная рука бабушки схватила его за плечо и удержала.

В Нижнем Ломове обычно гостили недолго. На ярмарке, куда Арсеньева посылала несколько возов разных товаров, накупили множество вещей. Миша купил себе стихи Державина, Милонова, Жуковского.

С той поры нередко можно было видеть в тарханском саду мальчика в белой рубашечке с книгой в руках, который часами просиживал на скамье перед домом, под купами сиреневых и жасминных кустов, или в беседке, на берегу пруда, у ветел, и, глядя вдаль, медленно повторял напевные строки, в которые вчитывался и вдумывался в одиночестве.

Приехали в Тарханы учиться еще два мальчика, тоже два брата, Юрьевы, доводившиеся родственниками Арсеньевой. Мальчики эти сразу же понравились Мише своей манерой держаться, хотя собою были некрасивы: оба белесые, кожа у них была землистого цвета, глаза — водянисто-голубые. Отсутствие бровей придавало их лицам удивленное выражение. Оба были умны, вежливы и деликатны. Старший Юрьев любил острить, а младший охотно повторял его остроты.

Миша Пожогин, бесцеремонный задира, тотчас же пристал к старшему Юрьеву, почему у него нет бровей.