Детство в девяностых
Шрифт:
Обязанность возить Дашу в музыкальную школу и обратно, что лежала раньше на плечах бабы Зои, теперь частично взяла на себя мама. Теперь Даша была уже достаточно большой, чтобы ездить туда сама; но обратно её забирала мама, что работала в том же самом районе.
У автобусной остановки был небольшой рынок с брезентовым палатками. Даша любила, ожидая троллейбуса, разглядывать продаваемые товары, нюхать букеты цветов. Однажды на продажу даже выставили коробку с маленькими черепашками.
— Мам, купи мне
— Никаких черепах! — категорически отказала мама, — От них воняет! Ссут-серят под себя — замумукаешься замывать каждый раз…
— Ну вот, ты всегда так, — обиделась Даша, — Юле вон родители питона живого привезли… А ты…
— Пусть не пиздит твоя Юля.
Мама вообще в последнее время стала ещё более нервной, дёрганой, грубой какой-то. Казалось бы, сбылась её мечта — наконец-то купили квартиру, которую так долго хотели, но не могли себе позволить, наконец-то съехали от ненавистной бабки. Тем не менее, маму не радовало ничего. Даша догадывалась, что у неё были проблемы на работе. Каждый вечер мама приходила оттуда загруженная и злая, и тут же начинала грузить своих домочадцев нервными и нудными, как соседская дрель за стеной, рассказами о работе. Даша мало что понимала из этих рассказов; но всё было по кругу, одно и то же. И даже поздно вечером, когда она уже лежала в своей постели, из-за стены доносился мозжащий, как комариный гуд, голос матери:
— Прораб, прораб… Ермошкина, Ермошкина…
Это повторялось изо дня в день, даже в выходные дни мама не могла расслабиться и отвлечься от рабочих проблем. Дашу в конце концов это начало бесить и выводить из себя.
Какой прораб? Какая Ермошкина? Ну, неужели нельзя оставить свои рабочие проблемы на работе, и приходить домой просто отдыхать, давая отдыхать и другим? Но мать этого не понимала. Даже отца, казалось, это не напрягало, и он иногда сам начинал эти разговоры:
— Ну, как на работе-то?
— Ой… Опять прораб… Говорит, гэт: «Вы же инженер первой категории!» Я говорю…
— Мама, ну хватит! Надоело! — Даша дёргала её за рукав.
— А ты иди в свою комнату, и не мешай! — досадливо отмахивалась та.
Даша шла в свою комнату, но визг матери, нудящей про свою работу, был слышен и там.
Даже, отвозя Дашу из музыкальной школы, мать никак не могла перестать думать о работе. Она ничего не видела вокруг себя, не слышала, что с таким увлечением рассказывала ей по дороге дочь. Все её мысли были сосредоточены на прорабе и Ермошкиной, и всей этой взрослой чертовщине, в которую Даше даже вникать не хотелось. Ей была противна даже мысль о том, что когда-нибудь и ей, Даше, тоже придётся идти работать, и тоже какой-нибудь прораб и какая-нибудь Ермошкина будут изо дня в день отравлять ей жизнь. «Нет уж, лучше навсегда оставаться маленькой!» — думала она.
Иногда, увлечённо рассказывая маме свой сон, или какую-нибудь интересную историю, Даша обрывалась, замечая, что мама не слушает, а нервно бормочет что-то себе под нос. Даша обижалась, дёргала маму за рукав.
— Мам, ну ма-ам! Ты меня слушаешь?
— Слушаю, — нехотя отвечала Галина, погружённая в своё.
— Что
— А?
— Я говорю, о чём я сейчас рассказывала?
— Да отвяжись! — нервно визжала мать, и снова начинала бормотать сама с собой:
— Прораб, прораб… Ермошкина, Ермошкина…
И Даша, поняв, что матери не интересна ни она, ни её мир, вскоре сама отдалилась от неё.
Глава 37
Вот уж воистину говорят: чем дальше в лес, тем больше дров!
Несмотря на то, что Даша «по одёжке» была в новом классе встречена скверно, своими россказнями про «жениха в армии» она быстро снискала популярность среди девчонок. Ещё бы! Не каждая ведь в одиннадцать-двенадцать лет может похвастаться таким женихом. Это вам не питон какой-нибудь из Австралии.
Особенно возле Даши крутилась Юлька Ивченко, назойливо выпытывая детали их романа с Володей. Вот и теперь, возвращаясь, как обычно, из школы вместе, девочки горячо обсуждали эту животрепещущую тему.
— Слушай, — спросила Ивченко, — А вы с Володькой «э-э» занимались?
— «Э-э»?.. — растерялась Даша.
— Ну, «э-э», это… — и Юлька, не докончив, сделала непристойный жест.
— Ах, «э-э»!.. А как же, конечно, мы занимались «э-э»! — с жаром подхватила Даша, — Само собой, «э-э» занимались…
Чёрные глаза Юльки мгновенно загораются, как два уголька.
— Как? Как вы занимались, расскажи!
— Ну, как… — лихорадочно соображает Даша, — Вот так и занимались тогда, на телеге… Это когда дед Игнат в нас валенком запустил…
— Валенком? — прищурилась Ивченко, — Ты же говорила, он в вас тогда галошей запустил, а не валенком!..
Даша краснеет.
— Ну, галошей, валенком — какая разница? Это же одно и то же!..
— А пиписка? Какая у него пиписка? — не отстаёт Юлька.
— Пиписка-то?.. — задумалась Даша, поднимая глаза кверху, — Ну, как… пиписка как пиписка. Большая…
— А какого размера?
Даша разводит ладони в стороны, показывая размер пиписки.
— Да ладно врать-то! Таких пиписок не бывает! — отрезала Юлька и хотела было пойти быстрее, но вдруг поняла, что кто-то преградил ей путь.
Даша не сразу сообразила, что происходит. Какой-то седой худощавый мужик схватил Юльку и, щупая её рукой между ног, пробормотал:
— А хочешь, девочка, я тебе свою пиписку покажу?
— Пусти, дядя!..
Юлька чудом вырвалась. Девочки побежали наутёк, но маньяк припустился вслед за ними.
— Бросаем портфели! — скомандовала Юлька.
Дашу не пришлось просить дважды: тяжёлый портфель, до отказа набитый толстыми учебниками, мешал ей бежать, и девочки, недолго думая, бросили свои портфели прямо на газон.
Кое-как добежали они до подъезда Даши, вызвали лифт. Всё дальнейшее происходило как в фильме замедленного действия. Двери лифта открывались непомерно долго; между тем, маньяк уже успел забежать в подъезд и ринулся к лифту. Девочки поняли, что оказались в западне. К счастью, лифт закрылся, прежде чем маньяк успел туда проникнуть.