Детство
Шрифт:
— Слезайте, негодники!
Бледные, растерянные и жалкие, мы притаились на яблоне. Слезать — боязно. И не слезать — нельзя. Бежать — как тут убежишь?! Чувствуя, как дрожат ноги, руки, мы медленно спускаемся на землю. Хозяин дома стоит над нами. Раза два замахнулся хворостиной, но почему-то бить не стал, а только пригрозил:
— Второй раз вздумаете перелезть через дувал, тронуть яблоню, ноги переломаю!
— Дяденька, больше никогда не тронем! — захныкали мы в один голос.
Хозяин ничего не ответил, молча
… Солнце палит. Пыль на улице раскаленным угольем поджаривает ноги. В воздухе, вычерчивая круг за кругом, медленно кружит коршун. Воробьи здорово дразнят его. Подлетят близко-близко и — раз! — нырнули вниз. Коршун, поддавшись на их уловки, бросается вслед, но всякий раз оказывается обманутым. Нас забавляет эта игра. Потом мы взбираемся на крышу высокого двухэтажного дома, ищем гнездо трясогузки.
— Нашел, нашел! — шепчу я товарищам.
Трясогузка сидела на яйцах. Она вспорхнула и улетела.
Ребята с интересом рассматривают яйца, осторожно перекатывают их на ладонях.
— Ребята, не будем трогать, — говорю я. — Пусть она высидит птенцов.
Переходя с крыши на крышу, мы добираемся до Ак-мечети и затем до Балянд-мечети. Крыши горячие, воздух пышет пламенем, но мы не замечаем жары.
Баи и их сынки злятся, кричат снизу:
— Эй, что вы там делаете? Убирайтесь с крыши, нищее отродье!
Но мы не остаемся в долгу, выкрикиваем хором:
— Скупой бай! Жадный бай! Глупый бай! — швыряем комья земли и убегаем.
Так проходит время. Каждый день мы посещаем школу, Ученье дается с трудом. Многие ребята учатся по четыре, по пять, по шесть лет и бросают, дойдя до «Хафтияка». В учении нет твердо установленного порядка, правил, нет отдельных классов. В одной комнате громко, во весь голос, зубрим мы каждый свой урок. У кого есть усадьба, те всю весну и лето проводят за городом. А те, кто остался здесь, как я, например, хоть и дуреют от жары в душном классе, хоть учение опротивело нам до отвращения, вынуждены отсиживать полаженное время в школе, завидуя счастливчикам и мечтая хоть о маленьком садике.
— Отец говорил: вот накопим денег немного и купим сад, — вздыхает один из мальчишек.
— Денег накопить можно, если быть бережливым, — вступает в разговор другой. — Дядя каждый годовой праздник дарит мне пятак, а я сейчас же прячу его в шкатулку и запираю. Пусть это будет через тридцать — сорок лет, а на сад я обязательно накоплю. Отец говорит: капля по капле — озеро собирается…
Все мы громко хохочем.
— Сад — штука хорошая, да разве накопишь на него, собирая по пятаку?!
— Отец у меня парикмахер, — невесело говорит третий, — как мы можем накопить денег? Казан кое-как кипятим, да и то один день — мучная похлебка, другой — постный суп…
Я молчу, понурившись.
На школьном дворе, у хауза растут красивые шелковицы с пышными
— Дети! Смотрите, циновки истрепались уже. Несите по целковому кто побогаче, по полтиннику с остальных, — строго приказывает учитель.
Требование денег на циновки особенно огорчает и вызывает беспокойство у ребят из бедных семей.
Жара стоит нестерпимая. Замерли, не шелохнутся листья на шелковицах. Разморенные духотой, утомленные зубрежкой, полусонные, мы затихаем. Тогда учитель внезапно встает и начинает хлестать нас всех подряд плетью.
— Господин! Вот уже третий день, как запропал Али. Если разрешите, я схожу к нему домой, узнаю, в чем дело, — с поклоном спрашивает учителя Агзам.
— Сиди, учи свой урок! — сердито обрывает его учитель. Потом приказывает мне и двум пятнадцатилетним подросткам, отличавшимся силой: — Идите, разыщите и приведите его, подлого!
Радуясь неожиданной свободе, мы все трое разом срываемся со своих мест и убегаем.
Дом Али в квартале Джар-куча. Мы входим во двор, здороваемся с его матерью:
— Ассалам алейкум! — Спрашиваем: —А где Али? Мы пришли за ним.
— За ним пришли? — говорит обрадованная мать Али, — Этот озорник на качелях качается вон на том дворе. Вы подойдите тихонько и сразу хватайте его, иначе он убежит.
Мы идем, осторожно ступая на цыпочки. Али и правда на качелях. А чуть дальше две хорошеньких девчонки собирают цветы в цветнике.
Качели устроены между двумя карагачами. Али с увлечением летает вверх-вниз.
Мы подбегаем внезапно. Али бледнеет, прыгает с качелей. Но один из моих спутников успевает схватить его и вывернуть ему руки.
— Идем, быстро! Пикнешь только, «пастилу» устроим — схватим за руки, за ноги и понесем, — пригрозил он. Девчонки застыли, пораженные, поглядывают то на Али, то на нас. Встряхнув его хорошенько, парень освобождает руки Али.
— Ну, пошли! — говорю я, — Бери свою сумку.
Али с минуту молчит, понурившись. Потом, не поднимая глаз, начинает упрашивать нас:
— Учитель злой, прибьет… Сегодня вы не трогайте меня, завтра я сам приду.
— Идем, друг. Учение, конечно, дело не простое. Это все равно, что иглой колодец копать, — мягко говорит второй паренек. — Но ты все-таки не бросай школы, патом жалеть будешь.
Расфранченные соседские девчонки, хмурые и погрустневшие, уходят к себе домой. Али тоже, казалось, решил сдаться, он покорно вешает через плечо школьную сумку и первым выходит со двора. Но на улице, когда мы проходим мимо полуразвалившегося дувала, он ныряет в пролом. Мы разом бросаемся за ним. Али перепрыгивает через низенький дувал в соседний двор, а там по лестнице взбирается на крышу.