Дева и плут
Шрифт:
Колонны, взмывая ввысь, поддерживали невидимый в полумраке свод, где голодным стервятником притаился Бог, как и много лет назад, когда Гаррен, еще подросток, прижимался щекой к холодным камням и молился о своих родителях. Но они все равно умерли.
Угасла последняя нота, а с нею и последние солнечные лучи. Покорной поступью монахи направились к лестнице в дальнем конце нефа и разошлись по своим кельям. Гаррен остался в сумеречном безмолвии один. Царапнув по полу реликварием, он встал.
Не услышав бесшумных шагов,
— Ника…
Она приложила палец к губам и огляделась по сторонам. Волосы, растрепанные со сна, волнистым потоком ниспадали на ее груди, превращая девушку в золоченую статую.
— Принесли?
Он кивнул.
Из-под подола ее балахона виднелась ночная сорочка, а под нею белели в темноте босые ступни. Пол был холодным, и она по-детски подвернула пальцы.
— Сюда. — Она поманила его к нише, где перед статуей Богоматери трепетала свеча.
Там она, словно принося подношение к алтарю, положила на пол пергамент и поставила рядом свою свечу. Гаррен неохотно вложил в ее почтительно протянутые руки послание. Он обещал Уильяму доставить его в целости и сохранности, хотя и не сомневался, что человек, чьи слова были записаны на прекрасно выделанной телячьей коже, ныне был мертв.
— Не повредите печать.
Сложенная прямоугольником велень была для верности опечатана дважды — прошита по краю шнуром и скреплена красным воском, на котором стоял оттиск кольца Уильяма.
Она потерла большим пальцем печать с трещинкой в месте, где меч Редингтонов пересекал раскрытую книгу, затем осторожно поднесла пергамент к огоньку свечи и осмотрела его на просвет.
— Кажется, все в порядке, — сказала она, возвращая ему послание.
Он спрятал его за пазуху и взял ее за плечи, не давая отвернуться. Она пахла сладким ароматом недавнего сна.
— Ника, признайтесь. Это вы его написали.
Ее глаза сверкнули знакомым вызывающим блеском.
— Он просил меня никому не говорить.
Даже вам. Невысказанные слова больно ранили. Почему Уильям не доверился ему до конца?
Она, должно быть, заметила, что он вздрогнул, и погладила его по руке, словно залечивая рану.
— Он очень вам дорог, да?
— Я был для него братом, ближе данного Господом.
Даже в полумраке было видно, как она побледнела при упоминании Ричарда.
— Ника, скажите, что там написано, — настойчиво потребовал он, сжимая ее плечи, но она только покачала головой. — Прошу вас.
— Не могу. — Взглядом она умоляла его понять. — Я обещала.
Я хочу попросить тебя еще об одном, Гаррен. Присмотри за нею. Он согласился, но хорошо ли сдержал свое слово? Гаррен вздохнул.
— Хорошо. Пускай ваш
Отпускать ее не хотелось. Взяв полные пригоршни ее медовых волос, он пропустил их сквозь пальцы. Она расправила плечи.
— Я должна признаться вам о другом.
Он отпустил ее волосы.
— Если хотите исповедаться, разбудите монаха. — Выслушивать очередные признания о нарушенных постах было выше его сил.
— Когда вы смиритесь с тем, кто вы есть?
Дьявол или Спаситель. Целиком она его не воспринимала.
— Когда вы смиритесь с тем, что я не такой?
Отблеск свечи ласкал ее щеку.
— Но мое признание касается вас.
Тлевшее в животе желание познать не только ее тело, но и мысли, переросло в острую потребность.
— Что ж, — пророкотал он. — Тогда я его выслушаю.
— Отвернитесь и не смотрите на меня, пока я буду говорить.
Я дьявол, а не святой! — рвалось у него с языка, но когда ее спина прижалась к его спине, он онемел. Под кожу проник жар ее тела, и под осуждающим взором Богоматери он ощутил себя мучеником, приговоренным к сожжению на костре.
— Теперь спросите, в чем я хочу признаться.
— В чем… — Слова камнем застряли в глотке. — В чем вы хотите признаться? — Пара-другая молитв, несомненно, искупит любые ее прегрешения — кроме тех, что она совершит с ним.
— Я думаю о вас по ночам.
Гаррен стиснул кулаки в попытке обрести над собою контроль.
— И что же?
Она развернула его кулаки и переплелась с ним пальцами.
— Я лежу в темноте и представляю, что вы лежите со мной рядом.
Он неловко повел бедрами, чтобы стало свободнее в шоссах, которые под напором плоти угрожали треснуть по швам.
— Ника…
— Погодите. Еще рано отпускать мне грехи.
— Я вообще не могу этого сделать.
— Это должны сделать или вы, или Господь.
На алтарь упала капелька воска. В дрожащем свете свечи раскрашенные синим глаза Богоматери блестели слезами. Я спас ее, Боже, подумал он, ошарашенный силой заполонившего его гнева. Ты ее не получишь.
— Тогда я.
Ее ладони слегка вспотели.
— Я чувствую на себе ваши руки. Представляю, как вы меня трогаете. Однажды я даже… — Она сжала его пальцы. — Однажды я трогала себя и мечтала, чтобы это были вы.
Из него будто вышла разом вся кровь.
Стоя с расставленными ногами, он, до предела твердый, беспомощно уставился вниз, не в силах совладать с тем, как отзывается на нее его тело.
— Где?
— Одну руку я положила на грудь, а вторую… — ее голос, казалось, вещал у него внутри, — вторую себе между ног.
Мир резко остановился. Тело закричало от желания. Он страстно захотел обнять ее. Осыпать ее ласками. Овладеть ею. И, пока не поздно, оставить. Пока у него есть на то силы. Пока Господь не успел ее отобрать.