Дева Мария
Шрифт:
– Да будет так! – Мария прильнула к груди мужа с благодарным чувством за то, что он подарил ей целый год общения с Дочерью.
– Ты помолодела после рождения Марии, – погладил её по голове Иоаким, прижимая к груди. – А я совсем седой стал.
– Борода седа, а тело крепко, – Анна сжала пальцами его руки.
– Старости я совсем не чувствую, – сказал Иоаким. – Может, Господь ещё порадует нас детьми.
– На всё воля Божия…
3
Год пролетел незаметно. Почти каждый день Анна разговаривала с Марией о Боге, приучала Её к мысли, что скоро они расстанутся и Она будет жить в храме, будет служить Господу, рассказывала, какие у Неё будут в храме счастливые дни. Нет ничего на земле радостней служения Богу.
Иоаким исподволь
Пир гостям понравился. Анна тоже была довольна. Мария понимала, что этот пир в Её честь, каждый гость показывал Ей это, восхищался Ею, ласкал, говорил, какая она красивая и счастливая. Понимала, что Её жизнь после этого пира, этого всеобщего веселья, всеобщей радости изменится, что завтра Её поведут в храм, какой-то чудесный храм, где она будет служить Господу. Она видела, что каждый из гостей хотел бы жить в храме, но им нельзя, только Ей можно. Веселье Дочери радовало Анну. Сердце её наполнялось то счастьем, то грустью. Ещё три дня, три дня пути в Иерусалим, и Дочь выпадет из её жизни. Будет, будет она навещать Марию в храме, будет видеть Её, обнимать, разговаривать с ней, но редко, очень редко. Три дня пути будут отделять её от Дочери. Не услышит она больше детского смеха в своей спальне, никто не будет задавать ей бесконечных вопросов. Тишина поселится в её спальне, тишина. От этих мыслей было грустно. Но как только Анна представляла Марию в храме, представляла Её в окружении служителей Божьих, сердце Анны наполнялось счастьем и гордостью за Дочь. Все Её будут любить в храме, не любить Марию невозможно.
Ранним утром Иоаким с родственниками, которые должны были сопровождать Марию в храм и ночевали у него после пира, навьючили несколько ослов свечами, дарами Господу, провиантом и другими необходимыми в дороге вещами.
Приготовления к путешествию были закончены, когда солнце поднялось высоко над горной грядой, тянувшейся к горе Фавор. Родственники, знакомые, нарядные девушки толпились во дворе Иоакима, ожидали выхода из дома Анны с Марией и служанками. Было шумно. Как всегда в таких случаях, бегали, кричали ребятишки, тонко и весело смеялись о своём девушки, группами стояли, разговаривали пожилые люди. И вдруг всё стихло. Только восхищённый шелест прошёл по двору Иоакима. Все умолкли и обернулись ко входу в дом, где на пороге стояли Анна и Мария. Девочка была одета как царица. Анна с гордостью смотрела на восхищённые лица гостей. Мария поняла, что все восхищаются Ею, смутилась вначале, потом заулыбалась радостно, чуть сощурившись на солнце.
Девушки зажгли свечи и вышли на улицу, вслед за ними родители вывели за руки Марию, за ними потянулись сопровождающие, после них – навьюченные поклажей ослы.
Одна из девушек, идущих со свечами впереди, тонко и торжественно запела. Песню подхватили сначала её подруги, потом Анна с Иоакимом и гости позади них. Из домов Назарета выходили люди, смотрели на процессию, некоторые присоединялись к ней. Мария впервые шла по улице, впервые видела столько людей. Всё для Неё было ново и радостно. Она видела, что все люди и те, что шли вместе с Ней, и те, что стояли вдоль улицы, смотрят на Неё, все любуются Ею. Весело было Ей шагать, держась за руки родителей.
Три дня с небольшими остановками шла праздничная процессия в Иерусалим. Когда девушки пели песни, Анне казалось, что невидимые ангелы небесные подпевают им. Ей чудилось, что Дочери её уготована Богом необычная судьба. Ведь недаром Господь посылал к ней архангела. А был ли он? Не примнился ли он ей от горя? В тысячный раз спрашивала она себя. Может быть, она давно бы уж поверила, убедила себя, что Гавриил привиделся ей в горячечном бреду. Но как быть в таком случае с видением Иоакима? Ведь и к нему пришёл архангел и направил в Иерусалим. Не могли же они оба, без всякой причины, метнуться в Иерусалим в один день? А если Господь присылал Гавриила, значит, Мария зачем-то нужна Ему. Но зачем? Для чего Она избрана Богом? Что Она должна совершить? Всякое приходило
Неподалёку от Иерихона к процессии присоединились Сафар и Девора. Сафар вёл за руку двухлетнего мальчика. Одеты они были празднично, богато. Не узнать было в них прежних пастуха и служанку. Иоаким слышал, что дела у Сафара идут хорошо. Встречал на Пасху в храме своего бывшего пастуха, дивился перемене в нём, его степенности. Трудно было поверить, что этот человек совсем недавно забавлял назареян выдумками о своих морских приключениях.
– Наш Иосиф, – после приветствий назвал Сафар имя своего сына.
– Иосиф Аримафейский, – с гордостью сказала Девора.
– Ты расцвела за годы замужества, – искренне восхищалась Анна своей бывшей служанкой. – Иоаким рассказывал, что видел Сафара в храме. Я рада, что Господь с вами. Пусть не оставляет он вас ни на минутку, пусть в доме вашем не смолкает детский смех, а стада ваши пополняются.
– Да будет так! – заключил Иоаким.
Процессия спустилась с Елеонской горы и стала приближаться к храму. Навстречу ей вышли с пением служители храма во главе с первосвященником Захарией. Анна подвела к первосвященнику Марию:
– Прими, Захария, мою Богодарованную Дочь. Введи Её в гору святыни, в уготованное Ей Божье жилище, пока Бог не изволит совершить Свой замысел о Ней.
Первосвященник прочитал краткую молитву над головой Девочки. Анна подняла и поставила Марию на первую из пятнадцати ступеней, ведущих на площадку у входа в храм, и сказала:
– Иди, Дочь, к Богу, давшему мне Тебя. Войди в Господню Церковь, Радость и веселие мира.
Ступени были высокими, даже взрослые с трудом поднимались по ним, невольно кланяясь на каждой ступени. Мария быстро, играючи, без всякой помощи, вскарабкалась на одну ступень, на вторую, на третью, под удивлённые и восхищённые возгласы людей из процессии. На площадке у входа в храм остановилась, повернулась к сопровождавшим Её, оставшимся внизу и засмеялась радостно.
4
Мария, которой мать ежедневно рассказывала о чудесном храме Божием, где Ей предстоит жить, где Она, по словам матери, будет счастливой, где для Неё начнётся настоящая жизнь, с нетерпением и радостью ожидала то мгновение, когда она увидит храм. И действительно, храм с первого взгляда, ещё издали, с горы Елеонской, показался Ей чудесным, сказочным. Сказочно было для Неё всё, что видела она по дороге в Иерусалим, ведь всё она видела впервые: и гору Фавор, мимо которой шла процессия, и долину Ездрилонскую в приглушённых осенних красках, и реку Иордан, и город Иерихон. Когда Она увидела первосвященника Захарию со священниками, которые с пением вышли навстречу процессии, то решила, что Захария с его длинной бородой и есть тот таинственный человек, который единственный из людей, по словам Её матери, разговаривает в Святая Святых с самим Богом, добрым, всеведущим, всемогущим, который создал всё, что видят Её глаза, даже Её, Марию, принёс в дар родителям, и которому теперь Она должна служить. Захария Ей сразу понравился, и сердце Её затрепетало от волнения, когда он стал приближаться к ним. Услышав приветствие матери, поняла, что не ошиблась, и решила, что если этот человек сам встречает Её, то, значит, Господь в храме ждёт Её, потому-то она с таким нетерпеливым желанием увидеть Его быстро вскарабкалась по ступеням и остановилась наверху, поджидая родителей.
– Благословенна Дочь твоя, Анна, – сказал удивлённый Захария. – Такого я ещё не видел, словно ангелы вознесли Её к храму. Видно, сон мой был знамением.
Сказав так, Захария стал подниматься к Марии. И все потянулись за ним, кланяясь на каждой ступени. Первосвященник взял за руку Марию:
– Войди в радость, в Дом Господа Твоего. Да будут дни Твои в храме светлыми и ясными под незримым оком Господа Бога нашего.
Он ввёл Марию в святилище. Девочка весело, без смущения оглядывала убранство храма. Из святилища Захария, к удивлению всех, повел Её за вторую завесу храма во Святая Святых. Иоаким ахнул, увидев это. Стал молиться про себя, просить Господа не наказывать Марию за Её невольный грех, за тяжелейшее нарушение закона Моисея. Первосвященник указал на середину комнаты и сказал тихо и нежно, с каким-то трепетом в голосе: