Девчонка идет на войну(2-е издание)
Шрифт:
— Ну, рассказывай, — обступили Куртмалая.
— Потом.
Он сел к столу, облокотился, уткнул лицо в грязные ладони.
— Устал?
Куртмалай поднял голову, и по его глазам я увидела, что он смертельно хочет спать.
— Выпейте, — предложила ему Ида, до сих пор тихо сидевшая в стороне.
— Девочка, я воду не пью, — улыбнулся он. — Водки бы выпил.
— Водки тебе командир поднесет, — сказала я.
— Он тебе поднесет, — вмешалась Валька, — уж он тебе на полную катушку поднесет, когда узнает, что ты форму загнал.
— А, да черт с ней, с формой, — пробормотал Куртмалай, крепко растирая ладонью обветренное
Месяц спустя стало известно, что Куртмалаю присвоили звание Героя Советского Союза.
"САМАЯ ГРАМОТНАЯ — МОРОЗОВА"
Мы ходили с разведчиками в Крым каждую ночь. То в район Опасной, то в Камьш-Бурун или Эльтиген.
Даже Новый год я встретила в Крыму. Мы должны были взять большую группу разведчиков в районе Аджимушкая. Но чтобы не ходить за каждым из них в отдельности и чтобы не задерживать сведений, собранных ими, меня с шифровальщиком оставили на том берегу. Мотобот должен был прийти за нами в полночь на второе. К этому времени все разведчики должны были собраться в условленном месте, в одной из штолен Аджимушкайских каменоломен.
Новый год мы встречали втроем: шифровальщик, разведчик, вернувшийся из Керчи, и я. Я настроила свою радиостанцию на Москву, и мы слушали, как торжественно и непривычно мирно бьют Кремлевские куранты. Мы поздравили друг друга с Новым годом и притихли, слушая Москву. Шел концерт. И задорно, и грустно пели Утесовы, желая москвичам доброй ночи. Там, в далекой Москве, сейчас, наверное, шел крупный снег и стояла забытая нами тишина.
На какую-то совсем коротенькую минутку я позавидовала тем, кто сейчас в сухих, теплых и чистых комнатах сидит за столом. Но только потому, что у меня промокли ботинки и я замерзла, как сосулька. Это прошло сразу, как только я представила себя в той мирной обстановке, вдали от ребят, которые без меня сидели бы у старенькой «эрбэшки». Нет, ни на какие блага не сменяла бы я теперешнюю свою жизнь, с ее тревогами, чувством постоянной опасности и сознанием, что ты не сидишь в стороне, а делаешь все, чтобы как можно скорее уничтожить эту страшную, безжалостную свору, расстреливающую маленьких девочек, которые даже не понимают, что их убивают.
Щитова зачем-то срочно вызвали в Новороссийск.
— Чего это вы так обрадовались? — спросила я его, когда он, посвистывая, ходил по двору в ожидании машины.
— Возможно, вернут меня к моей группе, — ответил он, — а заодно и от вас избавлюсь.
— Не говорите гоп…
— Тьфу, тьфу, тьфу, — он трижды плюнул через плечо изасмеялся.
Уезжая, Щитов оставил радистов на попечение старшины Бессонова. Меня это не очень волновало, поскольку я почти не выходила из немецкого тыла, а те немногие дни, когда приходилось стоять вахту, не шли в счет. Старшина, зная, что я добровольно взяла на себя вариант катерников, относился ко мне вполне терпимо.
Через несколько дней после отъезда Щитова Бессонов пригласил меня к политруку. У того в кабинете стоял высокий пожилой майор с очень добрым лицом.
— Матрос Морозова прибыла по вашему приказанию.
— Морозова, вот к нам пришел редактор газеты, у него тяжело ранен во время бомбежки корректор. Старшина Бессонов говорит, что вы очень грамотный человек.
— Я?
— Вы у нас самая грамотная, Морозова, — сказал Бессонов.
Я
— Я никогда не работала корректором. Вот корректировать огонь — это пожалуйста, а газетной работы я не знаю. К тому же мы сейчас почти каждый день ходим в Крым.
— Мы все учли, — мягко сказал манор. — Наша гарнизонная газета выходит два раза в неделю. Значит, работы вам на два дня, да и то по нескольку часов. Мы знаем особенности вашей службы. Есть еще один товарищ, который при необходимости будет заменять вас. А самые грамотные ребята — в вашей части. Поэтому я сразу к вам и обратился.
В общем, меня уговорили.
Со своими обязанностями я освоилась в два счета. Правда, в первый день моей работы майор очень деликатно напомнил, что слово «никакой» пишется вместе.
Проработала я в редакции недолго. На трений день к вечеру, когда надо было подписывать газету в печать, пришел майор из политотдела и всех сотрудников пригласил срочно на какое-то совещание. Заглянув в полосу, он спросил у редактора:
— А что это за дыра?
— Здесь клише будет с подписью. Вот смотрите, — редактор протянул майору рисунок.
Я заглянула в него. Ничего не выражающий рисунок, безотносительный какой-то. Матрос, карикатурно изогнувшись, передавал такому же карикатурному матросу сверток неизвестного назначения.
Майор, подняв бровь и посмеиваясь, рассматривал оттиск.
— А что за подпись? — спросил он,
Я не расслышала ответа, потому что увидела за окном шагающего куда-то Куртмалая и постучала ему.
— Ясно, — кивнул головой майор.
Редактор подписал полосы и сказал мне:
— Нина, будь добра, сдай сейчас же наборщикам подтекстовку, вычитай ее, и пусть начинают печатать.
Я взяла рисунок, чтобы переписать подпись, но ее там не было. Я перерыла все бумаги, облазила все столы, но листок как корова языком слизнула.
Наборщики через каждую минуту заглядывали ко мне и ругательски ругались из-за того, что я задерживаю газету. К ним присоединились еще и печатники. Не зная, что делать, я подошла к окну. И вдруг пришла в голову пока еще не совсем осознанная, но многообещающая идея.
Напротив редакции располагались гарнизонные продовольственные склады. Я вспомнила о визитах капитана Гуревича и главстаршины Баштанова к Сороке и поняла, что у меня сейчас в руках возможность рассчитаться с этими жуликами за ребят, которых они обкрадывают.
Быстро села за стол и схватила карандаш. В жизни своей не писала стихов, но, видно, от злости рождались нужные слова и легко укладывались в строчки:
— Здорово, Гуревич! — Ступай себе мимо! — Уж больно ты грозен, как я погляжу! Откуда продукты? — Со склада, вестимо, Баштанов ворует, а я выношу. — Но как вам хватает продуктов на складе, небось, моряков-то большая семья? — Семья-то большая, да два человека всего лишь воруют: Баштанов да я!